– Узнать сможешь?
– Наверное, – не слишком твердо
пробормотала кикимора.
– Так,
ну ладно. Скажи мне еще вот что: кто же это терновник из-под порога
убрал?
– Терновник?! – вскрикнул Хон. Все знали,
что его иголки не пускают в дом нежить. – Может, его тут и не
было? Нет, был. Точно помню. Ты его сама укладывала. Тогда я тебе
потом еще руки мазью какой-то вонючей мазал. Ты искололась, когда
тебя Браг по заду шлепнул, а ты его этим терновником по лицу в
ответ. Да только силы не рассчитала, так руки сжала, что сама и
поранилась. Точно-точно, вот тогда-то я вонь эту и терпел, мазь
тебе по рукам размазывая.
– А
сам?! Кто тебя потом перебинтовывал, когда ты драться с этим
придурком полез?!
– Так
ведь победил же!
– А
зачем вообще полез?! Я и сама могу за себя постоять. Мне потом его
пришлось еще и после твоих кулаков лечить.
– Кто-то должен тебя защищать!
– Всё!
Слушать этого не желаю! Когда ты, кикимора моя дорогая, появилась в
доме, был терновник под порогом?
– Был.
– А
когда исчез?
– Не
помню.
– Не
помнишь или не видела?
– Помню, что его убрали. А кто – не
помню.
– А ты
подумай! Может, хоть голос там или еще что…
– Знаешь, знахарка, а ведь я не помню этого
самого, потому что не видела.
– Что? – опять не понял Хон.
– Она
не видела того, кто убирал терновник.
– И
что это значит?!
– Это
значит, милый друг, что, скорее всего, терновник убрал тот, кто и
кикимору подселил.
– Вот
гоблин!
– Согласна. Ладно. – Девушка снова
обратилась к нечисти:– Куколку я заберу и сожгу. Ты от нее будешь
свободна. Пойдешь ко мне в дом, домовому скажешь, что от меня.
Пусть он тебя в каком сарае пристроит. Ты мне еще понадобишься. И
не высовывайся. Ты сейчас многим насолила. – Ива убрала
можжевельник с порога. Кикимора, не веря в такое счастье,
ускакала.
Ива как раз
сжигала куколку за околицей, когда услышала музыку. Она обернулась.
На коротком полене спиной к погрузившейся в снег по самые окна
деревне сидел менестрель. В руках у него была флейта. Из нее-то и
лились звуки, а бард внимательно, оценивающе разглядывал девушку.
Только она приготовилась рявкнуть, чтобы убрал глаза с ее частей
тела, пока они (сиречь глаза) не оказались в одной его части тела,
совсем для этого не предназначенной, как вдруг менестрель пропал. И
деревня исчезла… Вместо заснеженного села вокруг, насколько хватает
глаз, простиралась цветущая равнина. Небо стало голубым, а солнце –
в самом зените. Неизвестные ей травы застилали луг, волнуясь как
волны под ласковым летним ветром. В воздухе носились ароматы меда и
сена, кружа голову игристым вином. На камне сидел темноволосый
мужчина в роскошном белом одеянии и смотрел вдаль. Под звуки
каких-то прекрасных, почти нереальных голосов по бескрайнему небу
плыл серебряно-хрустальный замок. Звонкое ржание зазвенело в теплом
чистом воздухе. Навстречу мужчине из летящего замка мчался
ослепительно-белый единорог.