— Продолжай его защищать, — фыркнула
я. — В конце концов, его соплеменники разрушили твой
монастырь, не мой. А "не одержимый пролитием крови" каган даже не
наказал виновного!
— Наказание виновного не восстановит
"мой монастырь" и не вернёт Вэя, — спокойно возразил Фа Хи. — Но
попытки взять правосудие в свои руки, могут превратить все жертвы,
принесённые ради твоего спасения, в ничто. Бяслаг-нойон — за
пределами твоих возможностей. Пытаясь до него дотянуться, ты
погубишь себя.
— Дотянуться! — снова фыркнула я. —
Он — всего лишь кровожадный дикарь.
— Самонадеянность — первый шаг к
провалу.
— Это — не самонадеянность, а
очевидная истина.
— Тогда, вероятно, скорый отъезд —
его спасение, — с лёгкой насмешливостью проговорил Фа Хи.
— Только если из "отъезда" он не
вернётся, — парировала я. — Но, если вернётся — буду его ждать.
Громкие слова и только... На самом
деле я понятия не имела, как отомстить темнику. Весть о его отъезде
огорчила: даже если он падёт от рук икиресов, это не будет
моей местью. Фа Хи только покачал головой и снова
потянулся к своей чашечке.
— По крайней мере, рад, что ты больше
не пытаешься нанести увечья принцу Тургэну.
— Я никогда и не пыталась — это он
чуть меня не покалечил, подрезав подпругу Хуяга!
Кстати, с конём мы сдружились. Мне
было попытались дать другого, но я тряхнула головой и
потребовала:
— Хочу Хуяга! — и с тех пор разлучить
нас больше не пытались.
— А ты дважды унизила принца перед
всеми, так что, думаю, вы уже навредили друг другу достаточно, —
проговорил Фа Хи.
Я только пожала плечами. Вообще,
откровенную вражду мне демонстрировали только каганёнок и Очир.
Остальные будто не замечали моего присутствия, хотя я не раз ловила
на себе любопытные взгляды. Близнецы Баяр и Батар — два коренастых
крепыша, однажды даже заговорили со мной, интересуясь, какое оружие
предпочитают у меня на родине. Я снисходительно ответила:
"Интеллект" и, вероятно, озадачила их настолько, что отбила охоту
заговаривать со мной снова. Сайна в своём восхищении моими
"ловкостью и смелостью" всё больше напоминала Жу в её обожании Вэя.
Видимо, опасаясь гнева каганёнка, девочка не разговаривала со мной,
но зато всегда мило здоровалась, прощалась и на всех уроках
садилась поблизости, украдкой поглядывая на меня. Шона был
единственным, кто общался со мной открыто — не иначе в пику
презиравшему его Тургэну. Хотя, может, "сын блудницы" видел во мне
такого же изгоя, как сам, и действительно был не прочь подружиться?
Но я не хотела дружбы ни с одним из этих дикарей, и, почти
неосознанно злилась на Фа Хи, за то, что на уроках он будто не
делал никаких различий между ними и моими погибшими друзьями из
монастыря.