Репетиторша знала свое дело. Она подготовила Филиппа к музыкальному училищу и уехала в Стокгольм, выйдя замуж за шведского пианиста. Филя вступил с ней в несообразную обстоятельствам страстную, гневную переписку, адресат отвечал вежливо, сдержанно, чуть наставительно, через полгода переписка оборвалась известием о беременности адресата. В музыкальном училище Филипп не доучился, потому что нащупал свое театральное драматическое призвание.
Филя все явственней замечал, что пьет с сокурсниками, друзьями своими барабанщиком Геннадием Парамоновым и дирижером-хоровиком Григорием Настовым как-то играючи. Понятно, все сопричастны богеме, все бухают. Но Парамонов и Настов, имея более бдительное чувство юмора, чем Филя, все же к студенческим сабантуям относились практически свято, а Филя и с запоя соскакивал запросто: безответственно и цинично. На грузинской свадьбе не принято запросто вставать из-за стола, а у нас не принято за здорово живешь покидать запой, если ты встрял уж в него. А то Филя снимал самые сладкие пенки с праздника, как кремовую розу с торта, сухой же бисквит дальнейшего запоя оставался Парамонову и Настову. Они оскорблялись. В Филиной такой легкости содержалось предательство, дезертирство даже, Филя, по пониманию друзей, словно бросал их в бою, а после на голубом глазу сам же вслух на крыльце училища мечтал о пиве и прочих алкогольных утехах. И друзья опять ему верили. Верили, что впредь он их не бросит, поглядывали с презрительной опаской, щурились со злобным подозрением, но все-таки верили, не могли не верить. Под их подозрительными и одновременно доверчивыми взглядами Филя пришел к мысли, что он – актер, актер театрально-драматический.
Актеру по плечу водить за нос зрителя целую эпоху, причем из года в год все на том же спектакле, ставшем благодаря безответственности актера священным. Желанную, с намагниченными коленями и кинжальными ключицами репетиторшу нанял дедушка, любовь к театру внушила бабушка, московская театралка. Дедушка последние лет сорок ее в театр не пускал, бабушке оставалось очарованно рассказывать внуку о своей околотеатральной юности; о сказочной, как свежесть цветка, Марии Ивановне Бабановой, о капризном рохле гениальном Михаиле Яншине, мнительном и дивном чтеце Владимире Яхонтове.
Оперная сцена Филю не влекла. Ее отличал другой от драматической запах, а человек на Земле, как зверь в лесу, зачастую рыщет по запахам.