Но добыть пропитание у него не
получилось. Он просто не умел этого делать.
Хоть профессор пытался поиграть в
рыбака, он лишь оцарапал руки, когда выламывал палку под удилище.
Леску он последний раз видел ещё в детстве и, конечно же, не смог
бы её сделать из подручных средств. Не говоря уже про бредень или
сеть. Он не умел находить деревья, с которых мог бы содрать кору,
не умел плести и не смог бы смастерить даже грубого крючка. Его
попытки выловить и сожрать пусть даже сырую рыбу закончились
неумелыми попытками поймать самую обычную лягушку. Он гонялся за
ней, как тот герой из анекдота. Измазался в грязи по самые уши, но
так и не поймал. Хоть голод его мучил просто дикий и он соглашался
с самим собой, что готов съесть живую лягушку, словить её ему не
удалось. Удалось лишь усесться на грязный берег и ругаться до тех
пор, пока его не отвлекло то, что вызвало очередной приступ страха
- он услышал вой.
Гуляев откровенно признался - он
наложил в штаны. Да, это так. Я не видел в этом ничего
предосудительного, так как в первые дни сам был очень близок к
этому. Но профессору, как и мне, удалось победить собственный
страх. Удалось победить самого себя.
Лишь раз оглянувшись на лесополосу,
он прыгнул в воду. Больше ни о каких рыбёшках или лягушках он не
мечтал. Он бросился в реку и замолотил руками по воде. Замолотил
так, что переплыл реку, ни разу не посмотрев назад. Он победил не
только реку, но и течение. Проплыл, как ему показалось, метров
двести. А может и больше. Но когда выбирался на противоположный
берег отчего-то не чувствовал усталости. Он знал, сколько ему лет.
Знал, что со спортом никогда не дружил. Знал, что сердце его вряд
ли бы выдержало подобный спринт. Он был уверен, что обязан был
утонуть, не доплыв даже до середины. Но он почему-то справился. Он
выбрался на берег и обернулся.
И тогда он вновь испытал ужас - он
увидел тех, кто издавал жуткий вой, заставивший его броситься в
реку. Это сейчас профессор знает, кто это такие. Кто такие эти
гончие. Тогда же он настолько испугался, что сидел на берегу, давил
задом собственные экскременты, смотрел на гончих и рыдал. Рыдал от
страха, рыдал от бессилия, рыдал от унижения, рыдал от
несправедливости жизни. Именно в тот, самый сложный для него день,
он был готов сломаться. Он был готов вновь войти в реку и наполнить
лёгкие водой. Расставание с собственной жизнью казалось ему
избавлением.