Я вздрогнула и проснулась. Сердце бешено колотилось, словно
пыталось вырваться из клетки ребер. В комнате было темно, угли под
светильником остыли, и он едва мерцал. Арита спала, уронив голову
на грудь. Ливень все так же шумел за окном – загадочно, как и любой
весенний дождь, смывающий снег и обновляющий мир.
Может быть, душа Юнии, не найдя приюта в другом мире, как-то
вернулась в этот и пришла напомнить о себе? Может, она хочет
получить обратно свое тело?
Что за бред?! Просто дурманящее зелье вира Айгуса приоткрыло
дверцу между моим сознанием и темными глубинами, в которых
прятались воспоминания Юнии. Как будто резервная копия самых важных
событий, оставшаяся в ее теле. Во сне – если, конечно, это был сон
– я свободно говорила на языке мира, в который попала, и понимала
его. И это было совсем другое знание – не то, которое я получала
день за днем от Герты.
Я – Ирина – учила немецкий язык еще с детского сада, потом в
школе и в университете и знала его лучше всего. Когда надо – легко
переходила на него и думала только на нем, словно выключая в голове
знание русского. Почти точно так же обстояло и с датским.
Английский в школе был вторым, и знала я его хуже, как и оба
варианта норвежского – букмол и нюношк. И когда запиналась,
вспоминая нужное слово, переводила его в уме с русского. Ну а
шведский, который учила самостоятельно, был исключительно для
чтения, все его слова жили у меня в голове в сцепке с русскими.
Так вот язык этого мира до сих пор укладывался в мою память по
шведскому варианту. Я не думала на нем, а только переводила в уме.
Но во сне все было иначе – он был для меня родным, и я владела им
свободно.
Впрочем, язык сейчас занимал меня меньше всего. То, что
ворвалось в сон из глубин памяти, с одной стороны, принесло новые
загадки и вопросы. А с другой, позволило сделать предположения,
которые по-настоящему пугали. Я прокручивала в памяти каждый
эпизод, пытаясь выжать из них по максимуму.
Первый был вообще не понятен. Кроме того, что мать Юнии спасла
ее от смерти. Что хотел сделать с ней отец? Почему он должен был
умереть? Эти вопросы я отложила в сторону, поскольку гадать не
имело смысла.
Потом Юниа выходила замуж. Возможно, это была церковь или что-то
вроде того. Я не могла отчетливо вспомнить чувства, которые она
испытывала, но это точно была не радость. Голубое покрывало –
видимо, символ девственности, чистоты, если учитывать слова,
брошенные в спину: «грязная тварь». Наверняка ее связь с Айгером ни
для кого не была секретом. Или имелось в виду что-то другое?
Беременность?