А что, Ирочка, ты святая? У тебя ничего на совести не
завалялось? Так что будь добра, заткнись.
Я задумалась, о чем бы еще спросить Герту, но тут дверь
открылась и вошла Лайолла. В одной руке она несла сложенную одежду,
в другой черные ботинки – я сразу их узнала, такие же были на Эйре.
Да и серая тряпка сверху стопки напоминала тюремное платье. Так что
и в этом я не ошиблась.
Герта встала с табурета, сделала несколько шагов ей навстречу и
прошептала что-то на ухо. Лайолла изумленно посмотрела на меня и
сказала громко – чтобы я слышала:
- Соль Габор знает? Нет? Ладно, я отведу ее, а ты иди и скажи
ему. Пусть передаст во дворец. И так ждали слишком долго. Давно
пора с этим закончить.
Герта посмотрела на меня с сожалением, вздохнула.
- Прощайте, сола Юниа, - сказала она и вышла.
Я сняла рубашку, в которой лежала в постели, и надела другую, не
такую длинную и широкую. Под нее – нечто вроде коротких панталон и
плотные чулки с подвязками. А потом ботинки и серое платье, похожее
на мешок для картошки. Похоже, шили их на один или два стандартных
размера, поэтому и сидели они так безобразно. Интересно, много ли
среди заключенных в тюрьме женщин?
Лайолла повела меня по длинному извилистому коридору. Мы
спустились по лестнице, и глухие двери сменились решетками, за
которыми в темных одиночных камерах сидели женщины в серых платьях,
кто на деревянных топчанах, кто на охапках соломы.
- Воровки, убийцы, - с насмешкой сказала Лайолла. – Жаль, что
вас не сюда.
Коридор вывел нас на открытую галерею, откуда мы попали в
круглое помещение без окон. Лайолла достала из кармана связку
ключей и открыла одну из полдюжины дверей.
- Заходите! – она втолкнула меня в камеру, замок лязгнул за моей
спиной.
Комната в лечебнице показалась мне теперь номером роскошного
отеля. Эта конура была меньше раза в два, а окошко, тоже под
потолком, напоминало пулеметную амбразуру. Света сквозь нее
проникало ровно столько, чтобы я могла разглядеть свои вытянутые
руки.
Дверь снова открылась, Лайолла поставила на маленький стол
тусклый светильник и поднос, на котором едва поместились кувшин,
кружка и тарелка.
- Приятной еды! – пожелала она с издевкой и вышла.
Шесть не очень широких шагов вдоль камеры, от стены с окном до
двери. И три поперек, от одной стены до другой. Жесткий топчан со
сбившимся комьями матрасом, тощей подушкой и грубым одеялом.
Крохотный столик и табурет. Вся обстановка. Ах да, еще ведро с
крышкой в углу. Утром приносили кувшин чуть теплой воды и таз – что
хочешь, то и мой. На завтрак каша, на обед жидкая похлебка и та же
каша, на ужин какое-то загадочное варево из овощей. Ну и хлеб с
водой.