— Тогда там нас и оставишь. А то я в
непривычном старухиному глазу стиле скамеечный наркоконтроль у
подъезда не пройду. Да и родственница твоя, — поглядываю на
Пинкодика, — совсем не похожа на моих пассий. Не узнают главную
блудницу двора — в дом не пустят. Вденешь? — протягиваю ей серьгу
на развернутой ладони.
— В глаз? С удовольствием, —
растягивает она губы.
— Только нежно, — улыбаюсь, сказав это
с придыханием.
— Поверь, тебе понравится, — отвечает
она в тон, скидывает рюкзак с колен и берется за дело.
Так как сидит она справа от меня, а
ухо у меня проколото левое, приходится не только податься вперед
над кучей детского барахла, но и повернуть голову. В таком
положении в нос заползает теплый запах сосредоточившейся на сережке
Пинкодика. Удивительно, но от нее совсем не несет грязью или
изолятором. По-прежнему пахнет какой-то свежестью, былой
невинностью. И это учитывая ее отвратительный характер.
— Вы че там?! — приводит меня в
чувство Борзый. — Отодвинулся от нее!
Защелкнув застежку, Пинкодик
встречается со мной взглядом, быстро тупит его вниз и отсаживается.
Но в этом мимолетном близком зрительном контакте сказано гораздо
больше, чем мы осмелились бы сказать друг другу вслух. В нем все:
потерянная дружба, обида, боль, щепотка ненависти и кое-что
инородное. Чего я больше ни к кому не испытывал.
Весь дальнейший путь мы молча слушаем
нравоучения брата, возомнившего, что семилетняя разница в возрасте
дает ему право воспитывать меня, как несмышленыша.
— Уяснил? — подытоживает Пинкодик на
подъезде к воротам.
— Позвольте вам напомнить, что мы не
моего факмена привораживали.
Ловлю на себе взгляд темных глаз в
зеркале заднего вида. На лице Борзого жирным шрифтом написано: «Ну
ты и дебил!»
Выползаем из душной машины на свежий
воздух, и я распрямляю крылья, потянувшись. Помыться бы, пожрать и
спать к чертям собачьим.
— Хавчик-то тут есть? — спрашиваю,
входя во двор. — Или только помидорки в тепличке?
Борзый, занявшись трансформированием
прогулочной детской коляски, кивает на дом:
— Стефа позавчера вроде холодос
затарила. — Он отцепляет дачные ключи от основной связки и подает
мне. — Не посей только. Это последний дубликат. Остальные три
где-то у тебя валяются.
— На тумбочке в прихожей пылятся, —
докладывает нам обоим Пинкодик, уже поднимаясь по ступенькам на
крыльцо-террасу нашей общей с Борзым двухэтажной дачи.