— Лопату в сторону! Руки за голову!
Медленно!
То, что гордо назвалось лопатой, само
выпадает из моей руки. Я неторопливо кладу ладони на затылок,
поднимаюсь с колен и оборачиваюсь.
Рядом с хлюпающей носом Пинкодиком
стоят двое полицейских. Оба светят фонариками мне в шары, ослепляя,
но давая разглядеть дубинки в их руках.
— Так-так-так. Что у нас тут? — Тот,
что обращался ко мне, освещает могилу за моей спиной. — О,
вандализм? Круто! По двести сорок четвертой статье пойдете, —
подмигивает мне, открывая калитку и приглашающе указывая на
мигающую фарами патрульную тачку за оградой кладбища. —
Прокатимся?
Зашибись наворожили…
Всегда в откиде от ее артистизма.
Плечики трясутся, слезки градом, пальцами тающие свечки теребит,
всхлипывает сопливо. Сейчас точно что-то выдаст. Я даже
расслабляться начинаю в предвкушении, что нас вот-вот отпустят. А
она глазками хлопает и губешками лопочет:
— Дяденьки, отпустите меня. Я этого
дикаря знать не знаю.
Я вот тоже не знаю… что меня повергает
в больший шок — «дяденьки» голосом школьницы, «дикарь» или ее
заявление.
— Я просто мимо проходила. Я в кафе у
загородного поста ГАИ работаю, — брешет так уверенно, что и я уши
развешиваю. — Задержалась. Опоздала на маршрутку. Пришлось пешком
идти. Решила срезать через кладбище. А тут такое… — протяжно
вздыхает, показывая им свечки, а другой рукой свои фотки в заднем
кармане джинсов прячет. — Представить боюсь, чем он тут занимался.
Хорошо, что вы появились…
— В участке разберемся, кто чем тут
занимался. Ваши слова, барышня, тоже проверим.
Она опять в вой. Вечно все самому
расхлебывать приходится!
— Э, а че это там светится? — хмурюсь,
всмотревшись в темноту за ментами.
Пока эти лопухи башнями вертят,
выскакиваю из оградки, хватаю Пинкодика за руку и пулей в тень
надгробий. Вроде с виду суровые «дяденьки», а зассали ночью посреди
кладбища.
— Блин, Барс, помедленней, — пищит эта
дура, выдавая нас.
Поправившие челюсти «дяденьки» уже
мчатся за нами, блуждая по крестам и камню лучами
фонариков.
— Вон они! Я их вижу! Сюда!
— Назови мне хоть одну причину, почему
я не должен бросить им тебя на съедение? — глухо рявкаю этой
кудеснице любви, замерев за широким надгробием. Дергаю ее на себя,
чтобы своей розовой соображалкой не светила.
— Брось. И я сдам им не только имя
моего подельника, но и его точный адрес. Даже ключ от домофона
дам!