Я пришел в себя от жжения в глазах.
Попытался поднять веки, но не смог — они слиплись. Потянулся руками
и ощутил сопротивление плотной среды, словно меня затянуло в
трясину. Собственное тело отказывалось слушаться, будто я плыл в
вязком киселе, не в силах выбраться на поверхность. От этой мысли
запаниковал, дернулся, судорожно вздохнул… и успокоился. Я мог
дышать, а значит, меня всего лишь поместили в медицинскую капсулу.
Густая, склизкая жижа, мешающая движениям, — обычный биогель.
Но что произошло? Как я сюда угодил?
В медкапсулу погружали только тех, кто получал смертельное ранение,
со всем остальным легко справлялись переносные устройства.
Я напряг память, чтобы разобраться в
происходящем, но это усилие отозвалось резкой головной болью.
Поморщившись, попытался вспомнить, где находился до этого. Перед
закрытыми веками мелькали смутные образы, мечущиеся огни фонариков,
странные символы; слышались крики и шорох плазменных выстрелов.
Вспыхнул ослепляющий свет, и… Картинки были нечеткими,
ненастоящими, словно частицы полузабытого сна.
Отчетливо я вспомнил лишь то, что
дело происходило на Марсе в какой-то пещере. Со мной были Хаец,
Волошин, Рамирес и Квон. Две недели мы охраняли исследовательскую
группу Первой Марсианской компании… Больше — ничего. Я мог
прокрутить воспоминания лишь до сцены, как переговаривался с
Джоанной, изнывавшей наверху от безделья, потом меня окликнул
профессор Ли и… Дальше воспоминания меркли.
Я с силой сжал сомкнутые веки, словно
пытаясь выдавить из дебрей сознания еще хоть что-то, — и тогда во
мгле замельтешили странные объемные знаки, не то руны, не то
иероглифы. Сфокусировавшись на них, заметил, что они не просто
хаотично движутся, но и постоянно преобразуются, меняя форму и
цвет, то ярко вспыхивая, то угасая до едва различимых
очертаний.
С закрытыми глазами, лежа во мгле
биогеля в медицинской капсуле, я не мог ничего иного, кроме как
наблюдать за видением. Даже удалось приспособиться, и теперь
казалось, что значки скачут на расстоянии вытянутой руки, напоминая
текстовые уведомления голографических линз.
От скуки я попытался найти смысл в
передвижении символов, но не сумел, оно было беспорядочным. Тогда я
принялся отслеживать один символ, похожий на жучка-скарабея. Этот
значок почти не менял форму, только цвет — от темно-серого до
ярко-желтого, от розового к фиолетовому. «Лапки» скарабея то
удлинялись, то укорачивались, то раздваивались, и тогда значок
напоминал цветную снежинку.