Забрал документы, пистолет командира, вещмешок, толстую стопку
самых чистых листов, на которых можно попробовать нарисовать
что-нибудь с обратной стороны. Взял фляжку, которая висела на ремне
у солдата и была наполовину полна тёплой водой.
Привал я устроил уже скоро, углубившись в лес и убедившись, что
рядом нет не то что дорог, а вообще самых маленьких тропинок.
Вскрыл одну банку тушёнки раскладным ножом (правда, при той толщине
жести, тут зубило и молоток были бы кстати), что лежал вместе с
продуктами в мешке, намочил водой самый чистый и светлый сухарь, и
с огромным наслаждением заморил червячка. Жирное мясо и сухарь
проскочили в желудок и сгорели там без остатка, хотелось ещё
столько же и ещё половинку. Сутки голодовки в нервном напряжении
сказывались.
Оставшиеся продукты оставил до вечера, перекушу перед сном, а
ещё желательно найти ручеёк.
Воду я нашёл - сначала небольшой прудик в овраге и полдесятка
мелких ручейков в его склонах, а спустя пару часов упёрся в
огромное болото, которому конца и края не было. С одной стороны
хорошо - в таких местах точно дорог не бывает, и наткнуться на
колонну немцев можно не бояться. С другой - мне теперь делать
огромный крюк, чтобы его обойти, так как я никогда не решусь идти
напрямки по топям.
Страшно утонуть.
На ночь остановился на высоком песчаном холме, поросшем
сосняком. Место светлое, тихое, комаров, которые тучами у болота
вьются, здесь нет, сдувает с высоты в сырую низину. Старая хвоя и
песок отлично подходят в качестве кровати.
Пока было светло, я решил заняться рисованием. Самым первым
рисунком стала банка тушёнки, которая ждала своего часа в 'сидоре'.
Если я не лишился своего Дара, если он работает в этом мире точно
так же, то вот эта жестяная банка (почему-то пахнувшая машинным
маслом или солидолом каким-то, словно водитель полуторки её от
ржавчины чем-то эдаким смазывал) станет главным и сильным
индикатором.
Ну - поехали!
Прорисовывал каждую чёрточку, царапину и вмятину, оттиск
маркировки на толстой жести. Потратил около часа, чтобы создать
двойника консервы на бумаге, хоть и в чёрно-белом виде (но
насколько сужу по опыту реализации рисунков в двадцать первом веке,
красочность стоит на втором месте).
- Ну, с Богом! - прошептал я и коснулся листа бумаги.
Через секунду мир замер, посерел, и у моих ног появилась тяжёлая
жестяная банка.