- Твоя, не твоя… Жизнь покажет, -
философски заключил отец.
Девушка, увидев меня, махнула рукой.
Я отошёл от окна.
* * *
Я скользил по снегу, по пробитой
позавчера вечером лыжне. Галина скользила сзади. В лесу ещё летом
положили асфальтовую дорожку и установили фонари. Вероятно,
планировали создать культурную зону отдыха, но я вспомнил, во что
потом превратили лес и сплюнул.
Дорожка имела небольшой уклон и мы
уже в третий раз поднимались по нему, чтобы потом скатиться
вниз.
- Что-то ты сегодня не разговорчив, -
сказала Галина, когда мы отдыхали наверху перед спуском.
- Настроение плохое, - буркнул я.
- Мог бы и не идти. Я бы сама…
Слышно было, что она обиделась.
Мы не дружили с ней. Она жила в
соседнем подъезде и училась в параллельном классе, но из жизни
двора она почему-то выпадала. Они переехали недавно, а мы жили в
доме с семьдесят первого года. Как оказалось позже, я ей очень
нравился, а я её почти не замечал.
Эти мысли промелькнули в ворохе
других.
- Да, химию не выучил. Химичка
обещала спросить. И урок первый.
- Ну ты даёшь! Поехали домой! –
Сказала она и оттолкнулась палками.
Отряхнув друг друга от снега, мы
разошлись по подъездам. Мысли мои более-менее успокоились. Лыжи –
вещь, жаль только снега у нас маловато выпадало в семидесятые годы.
Зато уж если выпадет – праздник детворе.
«Я пришёл вчера домой», - вспоминал
я, - «надел свои «кирзачи», не одёванные с прошлого года, и пошёл
гулять. Вчера катались часов до одиннадцати ночи, почему и уроки не
выучил».
Дорогу, ведущую к дому, а дом стоял,
и стоит, слава богу, и сейчас, у берега моря в семидесятые годя не
чистили от снега, и машины, после редких снегопадов, опасались к
нам спускаться. И дорога становилась большой детской горкой.
Снег долго не держался, и таял под
лучами «южного солнца», как шутил мой отец. Склон сопки был южным и
хорошо прогревался даже зимой.
В кирзовых сапогах очень клёво
кататься на ногах. Скользили, как те же лыжи. В восьмом классе
вдруг на «кирзачи» образовалась мода, и я даже в школу ходил в них
какое-то время, но потом опомнился.
Отметив про себя промелькнувшее
словечко «клёво», тоже из прошлой жизни, я раскрыл учебник химии,
поставил его перед собой на кухонном столе и стал поедать пшеничную
кашу. Такая крупа почему-то исчезла в две тысячи двадцать первом
году, подумал я.