Опираясь и на эти воспоминания,
Санька без опаски грузил своё новорождённое тело «по полной». У
него не было «груды мышц», потому что он не «качался». Он просто
много двигался: бегал, прыгал и лазил по деревьям.
Санька не показывал родителям ни
своих навыков, ни добытых трофеев, но Мокша изумлённо поглядывал на
вытоптанную маленькими снегоступами территорию. По некоторым следам
он прошёл, и как Санька не путал их, нашёл и силки на зайцев, и
попавшего в петлю в осиннике рябчика. До осинника было приличное
расстояние, и, вернувшись к жене, сладострастно кормившей ребёнка
грудью, Мокша молча показал рябчика ей и со страхом посмотрел на
сына.
- Кто-то охотится здесь, - сказал он.
– Однако, следы в деревню не ведут, в дубраве теряются.
Лёкса приложила палец к губам и,
махнув рукой, «цыкнула» на мужа.
В этот день Санька «в первый раз»
сказал слово «мама» и родители сразу всё забыли. То, что их ребёнок
разговаривает по-людски, снимало многие препоны возможного
возвращения его в общество.
По дороге в деревню Лёкса молчала, а
скинув в землянке верхнюю одежду, сказала:
- Мы возьмём его в примаки.
- Как это? - Не понял муж.
- Скажем, что решили взять чужого… У
твоего Кавала много детей?
- Трое…
- А у Микая?
Мокша пожевал губами.
- Много…
- Вот у него и возьмём, - сказала
жена.
- Кто ж тебе даст-то? – Удивился
муж.
- А мы и спрашивать не будем. Скажем,
что Ракшай их сын и всё.
До Мокши наконец-то дошёл смысл
каверзы, задуманной Лёксой, и он заскрёб волосы на затылке.
- Так это… Надо ж к нему идти?
- Вот
Сарант[3] потечёт и мы сплаваем до твоих
родичей.
- Так, это… Туда махать и махать… К
зиме токма вернёмся…
- Глупый ты у меня, - сказала Лёкса,
потрепав пальцами мужнюю шевелюру. – Мы не поплывём к ним, а в
дубраве сховаемся. В берлоге медвежьей. Всё одно медведица там не
живёт летом. К нам она уже привыкла, а
Ракшай[4] там и жил почти всё тепло.
Помнишь, как мы от дождя там скрывались и пришла
Парава[5]… И ни чего. Рядом легла.
Мокшу вдруг осенило, что жена
придумала очень добрую каверзу и развеселился. Он схватил Лёксу и
едва не стукнул головой о бревенчатый накат потолка.
- Оставь, дурень, расшибёшь, -
засмеялась она, но Мокша повалил её на лежанку и стал сдирать с неё
одежду.
- Точно дурень… Дурус… - Шептала она.
– Падурус[6].
[1] Декабрь
[2] Кузнец