Факел погас, и никто не спешил его заменить. Тьма уплотнилась и
встала рядом.
А может, и хорошо, что Ханну сюда привели? Ведь ей пришлось бы
искать встречи с Александэром, пробираться в его охраняемый
дом.
Она хотела тайком наняться служанкой в ратушу, а теперь муж
придёт сам. Нужно только дождаться.
Ханна сжала в руке зеркальце. Она не видела в нём ничего. Никого
она не успела предать за свою недолгую жизнь, обмануть или отринуть
безвинно.
Потому и зеркальце смотрело на неё равнодушно: не светилось, не
оживало в руках.
А вот Александэр даже в темноте увидит в нём отражение дочери. И
колдовство заставит его опомниться и раскаяться, достать девочку
пусть даже из самого ада!
Он найдёт дочь. Или погибнет от боли и памяти!
Стражник принёс и повесил на стену новый факел, и тут же в углу
зашуршало.
Ханна инстинктивно вскинула руку со своим единственным оружием –
зеркальцем. Она опасалась крыс, но шевелилось что-то огромное, не
меньше собаки.
– Кто там?! – спросила Ханна острым от страха голосом.
– Хлебушка! – донеслось из угла жалобное.
– Кто ты? – спросила женщина уже спокойнее.
В углу завозились, и груда тряпок сложилась в худую измученную
старуху, оборванную так, что было видно сухие костистые руки и
обвисшую грудь.
– Я? – Старуха почесала грудь. – Я – старая Махда. Дай
хлебушка?
Судя по виду старухи, стражники просто перестали её кормить,
ждали, пока помрёт.
Ханна вздохнула, сняла суму, вынула половинку лепёшки, отломила
кусок, подошла к старухе и протянула.
– Хлеб? – Тощие руки затряслись.
– Хлеб, – согласилась Ханна. – А вода здесь есть?
– Воду приносит рышая, – шепеляво пробормотала старуха,
вцепляясь в кусок лепёшки и пытаясь откусить от него беззубым ртом.
– Кашдый вечер льёт в чашку. Шалеет меня.
Ханна пригляделась. У решётки и в самом деле стояла пустая
глиняная миска.
Старуха – видать, зубов у неё и в глубине рта осталось немного –
отламывала и сосала засохший хлеб.
Ханна молчала: вот всё-таки живая душа – старуха, но лучше бы её
не было.
Что будет, когда вечером придёт стражник?
Неужели и это ей придётся вытерпеть, чтобы отомстить?
– А ты нездешняя, дощька… – Старуха дососала лепёшку и стала
разглядывать Ханну, как украшение в лавке. Есть такая особенная
старческая бесцеремонность, которая даже и не стесняет.
– Издалека пришла, – отозвалась Ханна уклончиво.