– Он самый. С кем имею честь?
Сейчас, когда девица была совсем близко, он мог разглядеть ее более внимательно. Не красавица, но и не дурнушка, остроносая, скуластая, широкоротая, с глазами какого-то невнятного серо-зеленого цвета, с ямочкой на подбородке, с каштановыми волосами, стянутыми в строгий пучок. Одежда недорогая, но аккуратная, скроенная по городской моде. Шляпка с вуалеткой опять же… Что занесло такую птичку на его остров?
– Я Соня… – Девица смутилась, сжала кулачки и продолжила: – Софья Ивановна Леднева.
Последовала пауза, которая, наверное, казалась девице неловкой, а Август всего лишь вспоминал, откуда ему знакома эта фамилия. И вспомнил, а девица по глазам поняла, что вспомнил, затараторила быстро, словно боялась, что он ее остановит, не позволит договорить:
– Я жена… – из узкого рукава появился и тут же исчез в кулаке белоснежный платочек. – Жена Федора Леднева, племянника Евдокии Тихоновны.
– Племянника?.. – Он знал только одного племянника. Этого племянника Дуня считала родным, болела за него всей душой, сердце из-за него рвала. Настоящий ли, названый ли – это не имело никакого значения ни для нее, ни для Августа. Оказывается, есть настоящий племянник? Должен был быть, Дуня что-то такое рассказывала. Единственный сын ее деверя, помнится. Жил в Перми, с Евдокией виделся в последний раз в младенчестве.
– Федя умер. – Платочек к глазам она так и не поднесла, только сжала покрепче. А глаза невнятного серо-зеленого цвета остались совершенно сухими, разве что тени под ними залегли. Или это тени от ресниц? Ресницы у барышни длинные. – Полгода уже как…
Федя умер. Ушел по доброй воле вслед за Айви. Он ушел, а вот Август остался, не взяла его с собой Евдокия. Или не про того Федора сказ? Ясно же, что не про того, а вот думать по-другому не выходит.
– Что – полгода? – Наверное, следовало встать, выказать соболезнование, но лицемерить Август не стал. Не знал он и чужого Федора, ни эту вот его жену.
– Полгода, как Феди нет, – голос девицы дрогнул, но плакать она и сейчас не собиралась. Или отплакала уже, или не особо-то печалилась из-за мужниной кончины. – Вы меня простите, Август Адамович, я, наверное, зря приехала…
Зря, очень даже зря. Какое ему дело до ее бед?
– Я сирота. – На Августа она не смотрела, а смотрела на свои сжатые в кулаки руки, говорила тихо, словно заставляла себя говорить. – Никого, кроме Феди, у меня не было. И у него никого, кроме меня… Его родители умерли. Вы, должно быть, знаете.