Дюша нашёлся спустя три дня. Потом он доказывал, чтобыл всегда, просто я его не видела, и моя уверенность в остроте собственного зрения не более чем самоуверенность, самонадеянность,
самообман и ещё несколько разнообразных
«само-». Но это сильно потом, а тогда, практически не сопротивляясь, долговязый мальчишка с разбитой коленкой «принял на себя нелёгкое бремя ответственности с далеко идущими последствиями».
Естественно, высокопарная формулировка появилась позже, а в оригинале она звучала как: «Ну… можно». А последствия и впрямь оказались далеко идущими, так с тех пор и не остановились, зародившаяся под старым клёном дружба только крепла с каждым годом.
А про то, что я его не видела, он вполне мог быть прав, по крайней мере, представляться ему не потребовалось, имя моё он знал, о чём сообщил незамедлительно:
– Тоже мне, секрет! Я – Дюша, ты – Даша.
И на гордую поправку:
– Я – Дарья! – едва не развеял мои убеждения, что иметь старшего брата здорово, слегка дёрнув за хвостик и заявив:
– Дорасти ещё до Дарьи. В догонялки или в прятки?
Первая зима нашей дружбы выдалась на редкость ранней и морозной. И
свободной для меня. Мать занималась новорождённой Настёной, отец работой, я была предоставлена самой себе и Дюше. К своим обязанностям он подходил с полной ответственностью. Шарф оказывался там, где ему положено, а не в кармане, пальто застёгивалось на все пуговицы, а не так, как его куртка, ни на одну, сосульки безжалостно отнимались, а падение в сугроб пресекалось на стадии полёта. Один-единственный раз он не пришёл и моей самостоятельной прогулки хватило, чтобы схлопотать жестокую простуду.
Болеть мне не понравилось, температурящему ребёнку, по мнению матери, было вредно читать книжки и смотреть телевизор, и, вообще, вылезать из кровати. Последний пункт я регулярно нарушала, как только оставалась без присмотра. Пробиралась к окну, дышала на стекло или прикладывала к нему горячую ладошку, чтобы растопить морозный узор и посмотреть, что происходит на улице. Хоть какое-то развлечение.
Тогда же я написала свои первые стихи:
Здравствуй, солнышко! Привет!
Что ты кушал на обед?
Приходи скорей на ужин,
Холодно и ты мне нужен.
Отец мой поэтический шедевр рассеянно похвалил и вернулся к хоккейному матчу. Мать отнеслась к нему более внимательно: