Я оперся о стойку – ноги ослабли и дрожали, сердце стучало в
горле. Казалось, еще пара минут в затхлом коридоре и тишине,
которую нарушает лишь скрип допотопного чернильного пера, – и я
заору так, что это обветшалое здание к чертям обвалится.
– Как Вера? – не отрываясь от писанины, осведомился
Григорий.
Я промолчал, не зная, что ответить. Какая Вера? Я не знаю
никаких Вер.
Григорий поднял на меня глаза, приподнял брови.
– Чего молчишь?
И я, вопреки первоначальному замыслу притворяться “своим” как
можно дольше, выпалил:
– Я не помню, как сюда попал! Я и вас не помню, и Селивана! До
того, как проснуться в этой... этой квест-камере я был в совсем
другом месте...
Бородатое лицо Григория на миг окаменело. Затем расслабилось, он
улыбнулся, продемонстрировав все свои немногочисленные зубы.
– Глюк подхватил? Не переживай, это со всеми время от времени
бывает. Оттого тебя, видать, и выкинуло из квеста. Аппаратура
глюканула – и все дела. А может, ты с “Тишь-да-гладью” перемудрил,
перед квестом-то.
Эта его искренняя волосато-кариозно-стальная улыбка показалась
мне самой расчудесной на свете, этот человек был добр ко мне, и я
ухватился за эту доброту, как за спасательный круг, слезно
протянул:
– Вы скажите, пожалуйста, что это за место? Я ничего не
помню!
– Это, Олесь, Западный 37-й Посад, – спокойно сказал мужик.
– Сколько я здесь времени? – задал я новый вопрос, хотя не понял
ответ на первый.
– Всю жизнь ты здесь, мил человек. Всю жизнь тебя знаю.
– Да не может этого быть! – крикнул я.
Слабость и сломленность как рукой сняло, накатила злость – моя
старая подруга. Как это – знает меня всю жизнь? Издевается надо
мной, что ли? Разыгрывает? Если б он сказал, что знает меня пару
дней... да хоть пару месяцев, я бы еще поверил. Амнезия, мать ее.
Но всю жизнь?!
Григорий поморщился, попросил тихо:
– Не кричи, будь добр. Отпустит тебя скоро, вот тогда и поймешь,
чего может быть, а чего не может. Однако ж ты “Тишь-да-гладью”
побаловался, да? А говорил, что не употребляешь!
– Это наркотик какой-то? Не помню я никакого наркотика! Вы чего,
прикалываетесь?
Григорий отчеканил:
– Клянусь Вечной Сиберией, говорю тебе истинную правду!
Он поднял правую руку, и я подумал, что он собирается
перекреститься. Но дежурный сложил ладонь лодочкой и указал наверх,
на стену под самым потолком, где в тени, незамеченная мной
поначалу, висела прямоугольная доска примерно формата А2,
выкрашенная серой краской, с красными геометрическими фигурами –
кругом и полумесяцем. Из середины круга в сторону полумесяца
тянулась горизонтальная полоса. Ту же ладонь Григорий положил себе
на лоб и закрыл на мгновение глаза.