Разбудил меня сырой утренний холод. Вставать не хотелось, я еще
не выспалась, поэтому подтянула одеяло, накрываясь с головой, и
сжалась в комочек. Теплее не стало. Одеяло какое-то слишком тонкое.
И я как будто бы не дома... Не может же быть такой сквозняк в моей
квартире.
Я высунула нос наружу. В воздухе ощущалась осенняя промозглая
сырость и даже явно пахло грибами, навозом и деревней. Будто бы я
засиделась на крыльце нашей дачки с книжкой и заснула прямо там.
Твердый и холодный деревянный пол под попой подтверждал мою
догадку. Я уже почти успокоилась и, зевнув, решила попробовать
поспать еще. Чувствую же, что утро совсем раннее. Обычно я после
конфет с ликером так рано не встаю... Мамочки мои! Какая может быть
дача, если я вчера была в городе?! И какая может быть осень, если
только вчера было лето?
Я открыла глаза... Закрыла... Открыла снова... Ничего не
изменилось. Я на самом деле уснула на деревянном крыльце. Но не на
дачке, а в какой-то крепости... Что, черт возьми, происходит? Я не
помню, чтобы мы с девочками-рукодельницами собирались на
экскурсию... Нет. Чай с тортом, конфеты с ликером, ярмарка
закончилась, и я вызвала такси и поехала домой.
Что?! Я даже подпрыгнула на месте... Потом же было еще
кое-что... Воспоминания-вспышки... Автомобиль, летящий по дороге
мимо торгового центра... И беспечно улыбающаяся я с коробкой,
которая закрывает обзор... Удар... И я только успела заметить, как
кусочки мыла взлетают в воздух... Я умерла...
Но я жива. Жива? Или нет? Я ничего не понимала. Удивленно
огляделась вокруг. Это явно не площадь торгового центра и даже не
больница...
Огромный двор, темно-серый холодный камень стен, растоптанная и
раскисшая грязь дорожек, бегущих от крыльца к дверям каких-то
деревянных хозяйственных построек, высокие глухие крепостные стены,
закрывающие половину мрачного, в тон камням, низкого осеннего неба.
Запах навоза, грибов, плесени и сырости мне тоже не
приснился...
Что это? Где я?!
– Маруська, – раздался рядом негодующий голос. Я вздрогнула от
неожиданности и неловко повернулась. Почему какая-то посторонняя и
совершенно незнакомая безобразно толстая женщина в затасканном и
вымазанном в грязи по подолу одеянии монашки называет меня так, как
раньше называла только мама? – Опять ты на крыльцо выперлась.
Только ж хворать перестала, всем монастырем за тебя молились. А то
осерчал бы папенька твой, коль померла бы. Васка! – крикнула она,
оглянувшись назад, в темную дыру входа. – Забирай свою малохольную!
Опять на крыльце спала!