— Это всё? — с меня каган перевёл
взгляд на Шону. — Всё было так, как он говорит?
— Марко не сказал, что пытался
предостеречь принца, а потом первым вызвался спуститься вниз, чтобы
его спасти.
— После того, как сам же и вынудил
принца участвовать в этом безумии! — подал голос Очир.
— Ни к чему я его не вынуждал! —
возмутилась я.
— Это ложь! — вторил мне Шона.
Очир явно собирался возразить, но тут
створки двери распахнулись, пропустив в зал каганшу, и Шона, уже в
который раз за этот день, дёрнул желваками. Но, даже не глядя на
его лицо, было ясно: присутствие на разборке чересчур заботливой и
всегда с трудом меня переносившей мамаши — явно не в мою
пользу.
— Что с моим наследником? — коротко
поинтересовался каган.
— Ещё не пришёл в себя, — подплыв к
возвышению, каганша неторопливо поднялась по ступенькам и,
повернувшись, уставилась на меня испепеляющим взглядом.
— Его кровь на твоих руках,
чужеземец! — и, посмотрев на кагана, добавила:
— Я требую его казни!
И, до сих пор сохранявшая
относительное спокойствие, я не выдержала:
— Да с чего, в конце концов? У
каждого — своя голова на плечах! Если его не работает, как надо —
причём здесь я? Я рисковал только моей жизнью и не заставлял
его...
— Замолчи, Марко! — Шона легко меня
толкнул и обратился к явно начинавшему злиться кагану:
— Прости его, отец. Горе затмило ему
разум...
— Это чужеземное существо не следует
нашим обычаям, — перебила моего защитника каганша, — насмехается
над нашим сыном, не проявляет должного почтения даже к тебе! И ему
ты оказываешь покровительство! А чем платит он за твою милость?
Чуть не лишает тебя наследника!
— Жена... — начал каган.
Но тут створки двери распахнулись
вновь, и я чуть не запрыгала от радости, увидев вошедшего в зал Фа
Хи. На меня учитель и не глянул — наверняка злился, а каган даже
приподнялся на троне:
— Только тебя здесь не хватало,
монах! Хотел говорить лишь с теми, кто был там, а теперь здесь
собрался почти весь каганат! Никого больше не пускать!
Стражники у двери поклонились и
захлопнули створки. А Фа Хи учтиво обратился к хану ханов:
— Прости моё вмешательство, великий
хан. Но речь о моём ученике, и его вина — моя вина.
— Довольно! — цвет лица кагана начал
меняться с привычного красноватого на пурпурный. — Обычное
соперничество между детьми превращаете в бедствие для всей
империи!