—
Вон! Все вон!
Только маменьку оставил и закрыл дверь.
Присутствие родителей сестру почему-то совсем не успокоило, как и
их старания поговорить с ней. Князя она побаивалась, а любовь
маменьки получила совсем недавно, а потому не успела до конца
проникнуться доверием. Было видно, что родители на грани паники и
стараются изо всех сил вывести ее из этого опасного состояния. Но
тщетно.
Я
готова была локти кусать от бессилия, но покусать ближнего казалось
более удачной идеей, хоть и неадекватной. А потому я привлекла
внимание, ущипнув обоих родителей, взглядом попросила их помолчать
и снова заговорила с Марьей, снова усмиряя ее страхи, чтобы
остановить панику и вернуть возможность делать свободные вдохи,
ведь она так и продолжала задыхаться!
Не
сразу, но мне это удалось. Когда унялся последний всполох пламени
на ее коже, в комнате наступила звенящая тишина. Никто из нас не
решался нарушить это молчание. Марья стояла посреди комнаты в
прожженном мокром платье с широко раскрытыми глазами и явно не
знала, что делать. Я сделала к ней осторожный шаг, и она, словно
подхваченная ветром, полетела ко мне в руки и разрыдалась от
облегчения и пережитого ужаса. Она цеплялась за мою одежду, плакала
и медленно оседала на пол, потому что сил у бедняжки почти не
осталось.
Мы
так и присели с ней на пол там, где стояли. Я гладила ее по
волосам, шептала какие-то слова успокоения и только тогда поняла,
как испугалась сама. Меня даже подколачивало немного. В этот момент
рядом присела мама и, обняв нас с Марьей, тоже разрыдалась. Я не
смогла остаться равнодушной и присоединилась к этому слезоразливу,
высвобождая, наконец, скопление пережитых эмоций. Все-таки слезы не
зря даны людям, они очищают душу и вымывают скопившийся мусор из
страхов, разочарований и обид.
Папенька перед угрозой затопления нашими
слезами оказался совершенно растерян и дезориентирован. Он постоял
на месте некоторое время, порываясь то что-то сказать, то куда-то
бежать. Наконец, подошел к кровати, стянул покрывало и укрыл им
всех нас разом — все-таки мы сидели на полу, Марьяшка была вся
мокрой, от нее и наша одежда стала сырой, а на улице не месяц май,
и в доме не жарко — и просто сел рядом с нами на пол.
Через некоторое время мы все успокоились и
просто прижимались друг к дружке в некой прострации. Наконец,
маменька шмыгнула носом, о чем-то задумалась и спросила: