Он чертовски изменился.
Пятнадцать лет назад он был типичным школьным изгоем: лузером и
лохом, над которым все издевались за его длинные волосы, хипповские
шмотки и гитару, которую он везде таскал за собой. По его виду
сразу было понятно, кто тут главный козел отпущения, и ему
прилетало даже за пределами школы.
Сейчас же передо мной был высокий, атлетичного вида молодой
мужчина, одетый неброско, но дорого, со стильной прической и
взглядом абсолютно уверенного в себе человека. И этим взглядом он
смотрел на меня в упор, но не узнавал.
А я не могла сдвинуться с места, пока сзади кто-то не толкнул
меня и прямо над ухом не заорали:
— Соболев, ну ты чего застрял там?
Тогда он адресовал мне равнодушно вежливую улыбку, аккуратно
обогнул, чтобы не задеть, и вышел на улицу.
Так и не сказав даже: «Привет!»
Я не удивилась.
Сама вот только что не могла вспомнить, как зовут некоторых
одноклассников на фото, а ведь с ними я в школьные годы болтала,
ругалась, делала общие проекты, прыгала в резиночку, сбегала с
уроков, ходила в походы и встречалась на вечеринках. С кем-то
танцевала, с кем-то дралась за булочку в столовой или помогала
зашить юбку в школьном туалете.
Только с Ильей, кажется, не обмолвилась и парой фраз. Даже в те
времена я не была уверена, что он знает, как меня зовут, хотя мы
учились в одном классе.
Это нисколько не мешало мне его любить.
Он был какой-то совершенно нездешний, как инопланетянин. Даже
выглядел не как все: со своим прямым тонким носом и острыми
скулами, пшеничного цвета волосами до плеч, в вышитых цветами
расклешенных джинсах, он походил на американского хиппи
шестидесятых годов, взявшего в руки гитару еще до Вудстока.
Подойти к нему и завести разговор о фильме, который идет сейчас
в кино, или попросить помочь с домашним заданием, как наивно
советовали девичьи журналы в те времена, было совершенно немыслимо.
Он был не из этой реальности. Однажды на английском мы задавали
друг другу вопросы о наших любимых книгах, фильмах и музыке. Все
называли «Терминатор» или «Грязные танцы», и на это фоне особенно
странно прозвучал его ответ: «Забриски пойнт». Никто не понял, что
это было. На каком это языке? Это что, кино? Никогда о таком не
слышали.
Точно так же дело обстояло с музыкой и книгами.
Куда я к нему сунусь со своей любимой Астрид Линдгрен, если он с
таким же нездешним видом отвечает, что его любимый писатель
Фаулз?