– Понимаешь, месяца три назад приезжает в страну президент Гвинеи.
– Гвианы, – перебил Довалэ.
– Ну, бросьте вы, дальше!
Тут Довалэ глянул на часы:
– Господи, да нам пора обратно!
– А как же Гвинея?
– Гвиана! В другой раз.
– Друзья, это не честно! Словно соблазнить девушку и убежать.
– Что ж, старина, главное работа. Хотя знаешь что? Едем с нами, по дороге и узнаешь. Да и ребят увидишь!
Я растерялся:
– Ну, так сразу!
– Ты хочешь услышать эту историю или нет? Одевайся!
– А моя рана? Не хочется людей пугать.
– У тебя есть шляпа. Где она?
Они быстро напялили на меня свитер, шляпу, и вот мы уже в машине.
– Ты будешь вести? – спросил Довалэ приятеля и повернулся ко мне. – Значит так. Приезжает к нам президент Гвианы.
– Гвинеи!
– Ладно. Вся наша верхушка присутствует в аэропорту. Как водится, красный ковер, цветы, оркестр. Подкатывают лестницу, и выходит такой плюгавый заморыш с лентой через плечо. Играют гимн Гвинеи. Доволен? – спрашивает он Дова. – Наши обнимают его, подводят к трибуне, тот берет микрофон и начинает говорить… Марк, держись за кресло, ты сейчас упадешь – на идиш!
– Не может быть! – ахнул я. – Почему?
– Это, наверное, единственный чужой язык, который он знал. Ну, все наши бонзы стоят пунцовые, потому что никто ничего не понимает, кроме, может быть, Переса. А у нас в аппаратной все чуть не плачут от смеха. Наконец, директор, который тоже был с нами, кричит:
– Снимайте это к черту!
Режиссер переходит с аэродрома на студию, где сидит диктор с выпученными глазами, который вдруг говорит:
– Эйпцехун а майнсэ!
Мы в машине все тряслись от хохота, и Дов чуть не задавил охранника в воротах студии.
В коридоре было тихо, прохладно. Все, как положено в обеденный перерыв, толпились в буфете. Но слух о моем прибытии заставил всех позабыть о еде:
– А, герой!
Мужчины нещадно били меня по спине, требовали померить шляпу, женщины, глядя на мои бинты, охали и ахали. Главный оператор обрадовался: молодец, что прибыл, у нас людей не хватает, половина в отпуске. Я так и сказал Дову и Довалэ: если он в порядке, притащите его правдами и неправдами.
Эти слова показались мне странными, и я спросил:
– Скажи, когда приезжал в страну президент Гвинеи?
– Гвинеи?
– Или Гвианы.
– Не знаю, я долго был заграницей.
– “Сукины дети”! – подумал я, впрочем, совершенно беззлобно.