Тут появилась Лина, секретарь директора.
– Марк, Марк, звонила твоя жена, напомнила, что тебе нужно принять лекарство ровно в час.
– Ладно, – нахмурился я.
– Нет, она требовала, чтобы кто-нибудь присутствовал при этом. Меня на месте не было, и она говорила все это Самому, представляешь? Ну-ка, давай!
Раздосадованный, я достал из кармана таблетку и проглотил под общий смех.
Когда все разошлись, главный сказал:
– Вот что, для начала можешь поработать в малой студии. Там, как всегда, очень просто – учебная программа.
Я сразу разволновался: снова стоять за камерой, пробовать фокус, диафрагму, зум. Ну, ничего, попробуем. Передо мной – большой террариум со всевозможными гадами, ящерицами, лягушками.
– Марк, барух аба! – звучит в наушниках голос Илана, режиссера. – Нужно добавить несколько крупных планов к передаче, которую мы записали вчера. Будь начеку, если увидишь, что какой-нибудь похотливый самец влезает на самку, уходи в сторону, не дай им леиздаен в кадре (на иврите это звучит не так грубо, как на русском).
Я слышу, что Рита, редактор, говорит ему, смеясь:
– Ты полегче, Марк очень деликатен.
– Был, – замечаю я в микрофон.
Мы долго возились с пресмыкающимися, снимая их не очень симпатичные морды в профиль и в анфас. И было мгновение, когда мне показалось, что одно из этих чудищ… не животное, а… мне стало страшно… я не мог найти нужную диафрагму… Но тут, к счастью, запись окончилась, а я сидел, опустошенный, закрыв глаза, пока не очнулся от знакомого голоса:
– Марк!
Это была Нина.
– Я говорил, что он здесь! – сказал Дов.
Мы вышли в коридор, и меня чуть не сбила тележка с огромным фонарем, которую везли два осветителя.
– Марк! – окликнул меня один из них. – Ты ведь фронтовик, скажи этому тембелю, правда, что левые проиграли войну в Йом Кипур?
– Правда, – кивнул я.
Другой возразил:
– Брось! Только последний тембель не знает, что правые отдали Азу арабам. Верно, Марк?
Я с удовольствием включился в этот вечный спор:
– Верно!
Оба возмущенно глянули на меня и гаркнули в один голос:
– Тембель!
Я потянул Нину во двор, и когда мы выехали из ворот, дорогу нам перешел сильный, кряжистый человек. Внезапно меня словно ударило что-то в сердце. Смуглое лицо этого человека ничем особым не выделялось, но я узнал его – болью моей раны, кровью, вылитой из моих вен, собственной нынешней неполноценностью. Я знал: это он.