— Ну а теперь господа к главному, три дня назад Меликов умер у
себя дома от разрыва сердца. Ну, умер, казалось бы, и умер, дело
обычное, но дверь в его комнаты явно была взломана и знаете где
лежал его труп? Готовьтесь! Его труп нашли внутри футляра от
контрабаса!!!
Стук по печатной машинке вдруг прекратился, и Ариадна обернулась
к нам.
Из механизма послышался странный звук, будто по хрусталю забили
маленькие серебряные молоточки. Миг и этот звук превратился в
странное подобие смеха.
— Почему вы не радуетесь? — Ариадна удивленно посмотрела на нас
своими светящимися глазами — Рассказ получил явно иронически
окрашенное окончание.
По кабинету вновь поплыл хрустальный перезвон, и я тяжело
выдохнул, осознавая, что работать с выданным механизмом будет даже
сложнее, чем я ожидал.
0101
Обводной канал встретил нас ревом фабричных гудков и криками
бастующих. Трубы лепящихся по берегам фабрик больше не курились
дымом. Истончившаяся пелена смога открывала десятки неразгруженных
барж у причалов и перегородившие улицы баррикады, перед которыми
замерли составы с углем. Уже третий день на Обводном шла стачка.
Впрочем, сходящие с приставших пароходов, закованные в броню
жандармские части ясно давали понять, что и в этой части города
сокращать четырнадцати часовой рабочий день фабриканты не
намерены.
Пока что активных действий никто не предпринимал: выкаченные на
набережную пулеметы были зачехлены, но я все равно предпочел
припарковать свой локомобиль за часовней Парамона Угледержца, чьи
массивные стены в случае чего защитили бы новенькую машину от
шальных пуль. Сверившись с адресом, я указал Ариадне на крашенный
облезшей желтой краской доходный дом, в переулке рядом с нами.
Вскоре его хозяйка уже вела нас в жилище покойного учителя. Миновав
гнилую, с въевшимися в дерево пятнами нечистот черную лестницу, мы
поднялись на третий этаж и толкнув дверь, чей замок нес явные следы
взлома, прошли в комнаты, что снимал покойный.
Внутри пахло сыростью и сердечными каплями. Я огляделся: на
стенах потертые обои в мелкий цветочек и несколько дешевых
литографий в рамках, мебели мало, да и та, что есть из сосны, пол
дощатый, укрытый старыми, почти лишившимися ворса коврами
совершенно неопределенного цвета.
Единственные дорогие вещи в комнатах — музыкальные инструменты.
Скрипка, виола и даже контрабас, кожаный футляр от которого валялся
на полу, распахнув к нам свое обитое бархатом нутро.