- Я просто успел катапультироваться, - ответил я, пожав
незабинтованным плечом, - что тут странного?
- В том, что вы катапультировались – ничего. Но при этом вы
составляете рапорт, из которого следует, что огонь на себя вызвал
ваш напарник, чье кресло пробито осколками и валяется хрен знает
где, а он сам – в другом месте, хотя должен был быть в кресле. При
этом командир батареи уверен, что слышал ваш голос, а не Малевича.
Нет, я понимаю, что всему есть свое объяснение, но тут слишком
много странных событий на единицу площади и времени, так
сказать…
- Постойте… Так вы все же подозреваете меня… Погодите. Я
понимаю, что командир, вернувшийся без отряда и машины, поневоле
вызовет интерес отдела внутренних расследований, но… Лейтенант, вы
подозреваете меня в том, что… что это я вызвал огонь на себя, а не
Малевич?!
- Это все бы объяснило, - пожал плечами Радонич. – Послушайте,
сержант, еще раз повторю: я вообще ничего против вас не имею и если
бы это мне на стол легло представление на награждение Малевича – я
бы почитал рапорт и бацнул печать «Подтверждено». Но правила
придуманы не мною, я просто добросовестно выполняю свою работу.
- Тогда вам осталось объяснить, как я выжил, вызвав огонь на
себя…
- Так катапультировались же.
- …И почему переписал свой подвиг и высшую награду на своего
напарника.
- Хм… Он ведь был вашим другом?
Я фыркнул, с трудом сдержав смех:
- А вот и хрен. Я Малевича терпеть не мог.
- Внезапно… - протянул полковник. – Кирин, а я был уверен, что
вы друзья!
- Все были уверены. В том числе и сам Малевич. Ну, я неточно
выразился: терпеть-то я его терпел, но при этом ненавидел тихой и
бессильной ненавистью. Его все ненавидели.
- Интересно девки пляшут… Не ожидал я такого открытия в своем-то
полку… А за что?
Я пожал плечами:
- Малевич был мудаком. Высокомерный, заносчивый, хамоватый – так
он вел себя с нами, своим взводом. Как он вел себя с другими –
вообще песня, а уж какие высказывания Малевич позволял себе в адрес
техников и прочей обслуги – тут и вовсе без комментариев. Мне даже
пришлось его урезонивать, я ему так и сказал однажды: «Ян, они тебя
когда-нибудь убьют. Не дозаправят, не дозарядят, не дообслужат, не
дозаменят, не докрутят какой-нибудь винтик и ты сдохнешь нахрен. И
ладно если б только ты – но из-за тебя и мы можем сдохнуть, так что
завязывай». Тогда он немного вернулся в берега, но… в целом,
остался тем же мудаком, что и был.