Когда-то давно, он жил во вполне обеспеченной семье. Отец служил
инженером на железной дороге, а мать обреталась дома, следя за
порядком и обеспечивая уют для любимого Алёшеньки. Алёшенька был
единственным и, наверное, самым желанным ребенком, но не из-за
того, что родители не хотели иметь нескольких детей, а как раз
наоборот. Просто, не все получается так, как этого желаешь. Конечно
с ним не делились такими сокровенными мыслями по причине его
малолетства, но с момента его рождения, он не знал отказа ни в чем.
Ткнул пальцем в понравившуюся вещь, и она вскоре оказывалась у
него. И все было бы хорошо, но в один прекрасный момент, отца вдруг
объявили «недобитым буржуем» и уволили с работы, а Леха вместе с
родителями вдруг из огромного дома с множеством комнат и приходящей
прислугой, вдруг оказались в крохотной комнатушке, какого-то
флигеля, где даже не имелось собственной печки и зимой, порой было
очень холодно. В один из дней отец не вернулся вечером домой, а на
следующее утро ломовой извозчик привез его тело. Из разговоров мамы
с милицией он понял, что отца зарезали бандиты в каком-то переулке
и ограбив раздели до исподнего, причем изувечив настолько, что его
едва можно было узнать. Потом, они с мамой долго ехали куда-то на
поезде, в грязном вагоне и с шумными и пьяными соседями, которые
почему-то называли маму буржуйской подстилкой, а самого Леху –
ублюдком. Городок, в котором они сошли с поезда был больше похож на
большую деревню. С древними перекосившимися избами, непролазными
разбитыми дорогами и утопающими в грязи деревянными тротуарами.
Стоило матери постучаться в двери какой-то избы, как вышедший на ее
стук мужик, обругал ее грязными словами и пригрозил спустить собак,
если она появится здесь еще раз. Все это было очень странно,
потому, что всю дорогу сюда, мама успокаивала Алёшеньку уговаривая
его немного потерпеть. Рассказывала, что они скоро приедут к ее
родной сестре, которой она сама помогала всю жизнь, и теперь та
просто не сможет отказать ей в столь малом. Потом они ночевали на
вокзале, снова долго ехали в каком-то поезде, а потом Леха заболел,
и пришел в себя уже в какой-то толи больнице, толи приюте. Мамы
рядом почему-то не оказалось. Дни мелькали за днями и единственными
светлыми воспоминаниями были те, когда ему удавалось набить
желудок. Все эти дни он помнил очень отчетливо и когда приходилось
засыпать натощак, вспоминал их, и засыпал, представляя себя сытым и
счастливым. С Кривым, было тяжело. Он мог без какой-либо причины
огреть Леху, тем что попадется под руку, оставить голодным, просто
как он выражался «из любви к искусству», а мог поставить его на
колченогую, качающуюся табуретку по стойке смирно и заставить без
устали желать себе приятного аппетита, в то время, как сам
насыщался всем тем, что Леха смог добыть за весь день. Стоять
вытянувшись всем телом было ужасно неудобно, а стоило лишь
попытаться слегка расслабиться, как табуретка грозила свалиться
набок. А если подобное замечал Кривой, который несмотря на свое
прозвище все прекрасно видел, то тут же следовало неотвратимое
наказание. Все было именно так, но без Кривого было еще хуже. Пока
он не прибился к его ватаге, его мог обидеть кто угодно, потому как
защиты ждать было не о куда. Он был ничей. А, следовательно, за
него никто бы не сказал слова.