Сидел смирно и не дергался. Снискал славу справедливого и мудрого. Тайнами своими ни с кем не делился. И когда вышел на свободу, приобрел не только чистую совесть, и опыт – плох тот «цеховик», который не отсидел за свое ноу-хау, – но и уважение серьезных людей, которые помогли Василию Михайловичу хорошо пристроить сбереженные денежки. «БалтТранзитБанк», у руля которого, правда, в тени, поставили «дядю Васю», на ногах держался крепко.
Сейчас у Василия Михайловича Зиновьева была пора, как он сам говорил, «глубокой мужской зрелости», когда не надо было скакать за каждой идеей, способной принести прибыль. Идеи сами плыли к нему в карман, а он еще смотрел, какая интересна банку, а какая – не очень.
Обдумывал идеи Василий Михайлович Зиновьев всегда на ходу, а поскольку ходить ему, в общем-то, было некуда, он устраивал пешие прогулки по центру города.
Вот и тогда он шел медленно, заложив руки за спину, как артист Евстигнеев в роли профессора Плейшнера, слегка наклонившись вперед, и думал о том, принимать ли предложение хитрющего жука Устиновича, который вдруг решил продать Зиновьеву землю под гостиничный комплекс. То упирался рогами, как баран, а тут вдруг согласился. Как-то это не очень нравилось Василию Михайловичу, и, прежде чем соглашаться, надо было все хорошо взвесить. И проверить. Но не с той стороны, с которой Устинович наверняка все предусмотрел, а с какой-нибудь другой, чтобы узнать истинное положение дел с этим спорным земельным участком.
Остановила Зиновьева и буквально сбила с мысли какая-то импровизированная выставка картин: они были расставлены прямо на тротуаре, прислонены к стене дома, развешаны на деревянных стойках под зонтиками, под навесами, спасавшими их от снега. Василий Михайлович присмотрелся, углубился во дворик, где было продолжение выставки.
Белый Мерседес мгновенно припарковался у обочины, из него вышел высоченный Витя Осокин – верный помощник и телохранитель Зиновьева.
Смешно, да? «Хранитель тела»! Да, ни фига смешного! Это без телохранителя сегодня дяде Васе было бы «смешно»!
Витя пробирался за «телом» в плотной толпе зевак, боясь потерять его из вида. И едва не сбил Зиновьева с ног.
…Он стоял у трехногого раскрытого мольберта, на котором были развешаны крошечные картинки в изящных рамках. С картинок на прохожих смотрели симпатичные кошечки, собачки, и еще какие-то бурундучки и хомячки. У них были живые глаза. Хорошо прописанные, с мокрым блеском, они притягивали к себе, как притягивают на улице прохожих коробки с живыми котятами и щенками, или клеточки с живым товаром в зоомагазине.