- Зачем, Михаил Петрович? Насижусь ещё.
Толчок в спину бросил его к стулу.
- Не слушаете, не уважаете начальство даже в мелочах. Ни меня,
ни наркома. Не правильно это, так, Леонид Михайлович? - Заковский
весомо кивнул, а Фриновский отбросил политесы. – Говори, сволочь,
где папка по «Канкану»? Связи с немецкой агентурой? Ну?
- В надёжном месте, - безмятежно улыбнулся Слуцкий. – Пусть
связь с ними оборвётся навсегда, чем вы угробите ещё нескольких
нормальных людей. А папка о вас с Ежовым – в ЦК.
- Нормальных… - Фриновского зацепило именно это, больше даже,
чем донос в Кремль. – Выходит, мы здесь все – ненормальные?! Лёня,
давай!
Слуцкий на миг зажмурился. Но Заковский не удостоил его даже
зуботычиной, а метнулся в приёмную. Через минуту в кабинете
объявился ещё один персонаж – майор Михаил Алёхин из отдела
спецтехники. Он был знаком Слуцкому поверхностно, как и большинство
новых выдвиженцев. Люди менялись слишком часто, чтоб их изучать и
запоминать.
- Вот, Михал Сергеевич, гражданин бывший начальник ИНО
упорствует. Вы знаете, что нужно, - и Заковский указал пальцем на
Слуцкого, отдавая команду «фас».
Лейтенант и сержанты навалились толпой, выкрутили руки, хоть
разоблачённый враг народа даже не трепыхнулся. Алёхин достал шприц,
наполненный чем-то прозрачным. Когда наклонился над Слуцким,
приговорённый уловил шёпот на идиш, единственное слово.
«Прости!»
Укол, резкая боль, короткая судорога, и мир исчез.
Фриновский брезгливо наклонился над телом.
- Алёхин, мать твою в туда и поперёк! Что ты ему вколол?
- Цианид, как обычн…
- Что «как обычно»?! Заковский! Ты куда смотрел? Долбодятел! Его
ж разговорить надо было!
Оправдания массивного чекиста, подкреплённые размахиванием рук и
клятвенными заверениями, что химик не так его понял, ничего не
изменили. Слуцкий замолчал навсегда. Сам Алёхин, урождённый Моисей
Смоляров, избавил коллегу от интенсивных допросов и пережил его
ненадолго, расстрелянный как немецкий шпион.
В газете «Правда» появилось известие о смерти Слуцкого на
рабочем месте от сердечного приступа, товарищи сокрушались: сгорел
на службе, себя не щадил в борьбе с контрреволюцией, верный до
гроба идеалам Ленина-Сталина. Спустя несколько дней герой был
развенчан, затем посмертно исключён из компартии как вредитель и
враг народа.