- Продолжай.
Агент изобразил целую пантомиму, как Себастьян поджигает
папиросу, прикрывая ладонью огонёк. Как только табак занимается от
первой глубокой затяжки, курильщик тушит спичку или защёлкивает
зажигалку. Испанец затягивается, не убирая руку, сложенную
ковшиком, потом опускает её вниз вместе с папиросой.
- Фронтовик, - догадался Серебрянский. – Из окопов. Сколько лет
прошло, прикрывает огонёк от снайпера.
- А сказал, что никогда не был на войне. Товарищ Яков! Дайте мне
его на день, ещё раз поговорю по душам.
- Валяй. Документы всё равно не готовы.
Они не понадобились. Когда Серебрянский на следующий день прибыл
на явку к Арнольду, Себастьян недвижно сидел на деревянном кресле с
руками, примотанными проволокой к подлокотникам. Тело выгнулось в
предсмертной судороге, рот открыт, из него выкатилась струйка слюны
вперемешку с кровью.
Прошедший закалку среди боевиков-эсеров и повидавший немало
жестоких сцен в своей жизни, более того – неоднократно выступавший
постановщиком таких сцен, Серебрянский вздрогнул, обратив внимание
на одну деталь. Предплечье испанца надрезано, из него вытянута
кровавая жилка – сухожилие, нервное окончание или мышечное волокно,
не понять. Оно намотано на револьверный шомпол. Испанца пытали,
понемногу вращая этот шомпол! На войне как на войне.
- Сердце слабое, - объяснил Арнольд.
- Что сказал?
- Имя – Франц Магнус, сорока двух лет. Абвер. Настоящего
Себастьяна сдал крот из Мадридского отделения. Магнус его убил и
подменил.
- С целью?
- Под коминтерновским прикрытием проникнуть в СССР,
легализоваться. Теперь самое интересное. Магнус должен был выйти в
Казани на сотрудника авиазавода, также из Абвера, бывшего резидента
в Мадриде. Фамилия – Мюллер.
- Та-ак! – Серебрянский прижал пальцы к вискам. Чуть было своими
руками не впустил врага, не пристроил в НКВД… - Под какой фамилией
этот Мюллер в СССР?
- Именно как Мюллер, фольксдойче.
- А в самом деле?
Арнольд пожал плечами и показал на труп. Оборотень замолчал по
уважительной причине – умер.
Дома Серебрянский устроил военный совет с единственным
доверенным человеком.
Полина Натановна сидела перед трюмо и расчёсывала роскошные
тёмные волосы. У евреек они чаще всего сплетаются в непокорные
кольца. Полине достались густые плавные волны от матери. Обычно она
зачёсывала их назад, открывая широкий чистый лоб. В тридцать семь
она сохранила идеальную кожу, белую шею Полины оттенял натуральный,
а не искусственный жемчуг. Выслушав рассказ мужа, без подробностей
о методах интенсивного допроса, она вздохнула.