И теперь клятва связывает меня крепче цепей. Отказаться от
свадьбы? Ха, но тогда банковский клерк совершенно законно выставит
святыню на продажу, и я окажусь клятвопреступницей. Дело не только
в клятве. Я всей душой верю, что святыня должна быть возвращена. Я
хочу её вернуть.
— Прочитала?
Мама вошла без стука.
— Угу.
— Иветт, при всех… недостатках Гердана я действительно считаю,
что войти в семью градоправителя было бы хорошо. Тебе не придётся
ни о чём беспокоиться, и ради этого стоит потерпеть небольшое
неудобство, связанное с не самой приятной личностью супруга.
— Ты уговариваешь, — дошло до меня.
— Иветт, а разве ты не изменила своё решение?
Я барабаню пальцами по столешнице.
Молчание затягивается, но мама меня не торопит, спокойно
ждёт.
Наконец, я вздыхаю:
— Я повременю разрывать договор. Я сделаю копию завещания и
посоветуюсь с юристом.
— Хорошо, Иветт. Посмотрим, что у тебя получится.
Звучит угрожающе. Наверное, потому что неприятности — создания
стайные, и я интуитивно чувствую, что завтрашний день принесёт мне
сюрприз.
Утро выдаётся солнечным, но о надоедливом дожде, всю ночь
шуршавшим за стеклом, напоминают зеркальные лужи. Я смотрю в окно,
почти не обращая внимания на маму. Завтрак проходит в густой
предгрозовой атмосфере. Или мне только кажется? Меня не отпускает
мысль, что Геранд так или иначе навредит мне в ближайшее время, а я
не могу предотвратить беду. До того, как найду способ ускользнуть
из заготовленного отцом капкана, не могу поговорить с
градоправителем откровенно.
— Тяжело без мужчины в доме…, — тянет мама и обмакивает в
персиковое варенье наколотый на вилку кусочек творожной
запеканки.
— Тяжело без ума в голове, — в тон отзываюсь я, откладываю
приборы и поднимаюсь из-за стола.
Аппетита нет.
— Иветт?
— Я навещу детей. Как обычно.
Мама подозрительно щурится, но быстро сдаётся.
Я торопливо выхожу, чтобы скрыть, как меняется выражение моего
лица. Мама никогда не давала себе труда задуматься, откуда я беру
деньги на жизнь, на благотворительность, на варенье, и начинать
задумываться она явно не собирается. Легче вздыхать о тяжкой
вдовьей доли.
Элька высовывается с кухни, чтобы подать верхнюю одежду, но я
жестом отсылаю Эльку обратно. Справлюсь сама. Тем более
приличествующая аристократке вельветовая накидка останется в шкафу.
Я натягиваю тёмное пальто крестьянского фасона. Оно старит меня лет
на пять, зато оно тёплое и не продуваемое, в нём никакие морозы мне
не грозят. Обуваюсь в широкие башмаки с тупыми носами. И выхожу в
осень.