— Собираешься поступить по-своему? — мама словно мысли
читает.
— Хм?
— Я не стану тебе мешать, Иветт, — вздыхает она.
— Неужели?
Не верю. Упрямством я в маму пошла, а её так легко не сдвинуть.
Уж если втемяшит в голову, что на дворе легендарный век всеобщего
благоденствия, что все живут по закону и по совести, а преступления
— не больше, чем сказочные пугалки, так и не сдвинешь.
Мама медленно кивает, а затем отводит взгляд и словно нехотя
добавляет:
— Но ключ от банковской ячейки и документы на неё я передам тебе
только в день твоей свадьбы, Иветт.
Что?!
— Ш-шантаж! — подпрыгиваю я.
Вот уж не ожидала.
— Нет, Иветт. Ты не так меня поняла. Если и шантаж, то не
мой.
— Ха?
Мама торопливо сглатывает, смотрит на меня совершенно
несчастными глазами:
— Ты ведь не читала оригинал завещания, нет?
Когда папы не стало, мне едва исполнилось четырнадцать. На
оглашение завещания меня, естественно, никто не приглашал. Мама
ездила в мэрию одна. С оформлением документов проблем не возникло,
так что я тогда этой темы не касалась. Потом тоже незачем было.
Оказывается, напрасно.
— Мама?
— Почитай. Узнаешь много интересного. И, Иветт, ты напрасно
принижаешь значение репутации. Ты знаешь, что в Среднем городе
Геранд без отряда стражи не появляется?
Знаю. А также знаю, что пару месяцев назад Геранд в одиночку
сунулся к дочери то ли пекаря, то ли горшечника. Девочка высокого
порыва не оценила, встретила оконного гостя вазой и визгом. Соседи
с радостью примчались на выручку, и отхватил тогда Геранд от кого
шваброй, от кого ухватом, а от кого — гнилой картофелиной по
физиономии.
— Тебя же, Иветт, любят, иначе как «нашей юной леди» и не зовут.
Если ты станешь его женой, то ради тебя горожане станут относиться
к Геранду с большим… терпением.
— Хорошо, я попрошу горожан следующий раз кидаться не тухлыми
яйцами, а отравленными дротиками.
— Иветт!
Экипаж остановился.
Извозчик слез с облучка, почтительно открыл для нас с мамой
дверцу, даже поклонился.
В салон пахнуло промозглой сыростью. Дождь так и не прекратился,
и перед крыльцом образовалась лужа, которая теперь вряд ли
просохнет к утру. Капли сыпятся из тучи будто горох из
прохудившегося мешка.
О зонте мечтать не приходится, и я выхожу из экипажа первой.
Ключ норовит выскользнуть из замёрзших пальцев и утопиться в луже,
но мне удаётся удержать его, отпереть дверь. Мы с мамой прощаемся с
извозчиком, входим в дом.