Несколько дней после всех этих событий я словно отсутствовала в
мире живых. Были это проделки моей девичьей фантазии или
недоразвитого дара, но время и люди будто бы проплывали мимо меня,
как жухлые листья в сточной канаве, а я с замиранием сердца снова и
снова проживала те несколько счастливых минут, проведённых на
городской стене. С того дня угрюмые пейзажи Ольдена стали для меня
совсем невыносимы.
До полудня нам позволялось отсыпаться и отдыхать, но обычно я
успевала подняться пораньше, закутаться потеплее и пройтись до
базара или посмотреть на чинно прогуливающихся после завтрака
господ из графского замка. Сейчас я не хотела и носа показывать
наружу. Не из-за холода: я опасалась встретить на улице Эдвина
Сандберга. В таверне одни гомонили о том, что лорд Эральд принимает
у себя не кого-нибудь, а самого предводителя Солнечной стражи в
сопровождении элитного отряда. Другие, основательно приняв на
грудь, горячо рассуждали о том, что в Ольдене ожидают прибытия
Инквизиции, третьи утверждали, что сам лорд намерен выбраться на
Север и лично осмотреть Ничейные земли.
Я давно убедилась в том, что людям совершенно всё равно, о чём
чесать языками. У них всё заслуживает внимания: и попавшая в
тарелку муха, и соседская жена, и красные демонята, которых и в
природе-то, наверное, не существует. Удивительно, но именно этим
загадочным демонятам я и оказалась обязана своим следующим
приключением.
Однажды утром хозяин поднялся не с той ноги. Не успев
позавтракать, он вломился в нашу с Раминой каморку и бесцеремонно
сдёрнул с нас единственное одеяло. К рассвету угли в камине общей
залы, которая находилась за стенкой, окончательно остыли, и всё
тепло, что нам удавалось удерживать, было заключено под тонким
слоем дырявой шерсти, в которую мы кутались.
Лишив нас одним ловким движением последнего тепла, «усатый волк»
принялся надрывно орать, раздувая свои пушистые усы и топорща
коротко остриженную бороду. Я сжалась в комочек, натянула на
согнутые колени спальную сорочку и спрятала лицо, оставив лишь
щёлочку для глаз. Рамина бесстыдно развалилась поперёк кровати и
подпёрла кулаком подбородок, другой рукой поглаживая себя по
обнажённой груди.
— … как деревянные! — донеслось до меня, как будто из иного
мира.
Надо признаться, когда на меня орут, я не могу разобрать ни
слов, ни смысла — всё сливается в единый неразборчивый поток.