Марика словно создавалась для
него, а он - для Марики. Пусть даже со стороны жены он едва ли мог
надеяться на взаимность для своих чувств.
Седрик убрал тугой завиток со
лба юной женщины и вновь вгляделся в ее черты. Смерть еще не успела
оставить в них свой след. Марика была словно живая и это сводило с
ума. Внезапно из неоткуда возникла мысль о том, что все ощущения о
мнимой близости жены - лишь грезы желающего обманываться рассудка.
И Седрик вдруг очень остро ощутил всю глубину и ужас своей
потери.
Он остался один - совсем один.
Его насмешливая и бесконечно родная Марика ушла в небытие. И этого
уже не исправить - никому и никогда...
В глазах защипало вновь, и
про-принц, который успел избавиться от доспеха, крепче прижал к
себе жену, зарываясь лицом в густые, темные волосы, ощущая под
одеждой каждый из изгибов ее тела. Эти изгибы, как и сама
совершенная плоть прекрасной романки были знакомы ему - до
последнего волоска. Когда-то он исследовал ее всю, пядь за пядью.
Снова и снова закрепляя то, что сделалось ему открыто после
брачного обряда...
К сотрясавшемуся от беззвучных
рыданий принцу одно за другим приходили воспоминания - тяжелых
первых лет, когда ошибок с его стороны было сделано более всего.
Молодой муж не мог не замечать гадливого омерзения на лице супруги,
вынужденной делить с ним ложе. И это уязвляло его до
непереносимости. Марика знала о проклятии Луны, и раздосадованному
Седрику казалось, будто ее брезгливость вызвана тем, что когда-то
супруг искал утешения в объятиях мужчин. Он не мог изменить
прошлого, и презрение Марики жгло, словно раскаленное железо, чем
дальше, тем все сильнее. Досада порождала гнев, а тот вспыхивал
темной, животной яростью, которую теряющий голову Дагеддид и
вымещал на своей беспомощной жене.
Седрик застонал сквозь зубы,
сильнее зарываясь в волосы Марики и едва помня себя от раскаяния и
стыда. Он вспоминал, как мучил юную романку, сознательно выискивая
наиболее унизительные способы соития и заставляя делать то, что
вызывало у нее приступы больного, полубезумного отчаяния. Следуя
клятве, Марика не отказывалась подчиняться. И супруг в своей глупой
ярости не упускал случая воспользоваться вытребованным правом, мстя
ей за собственное убожество. Он мучительно жаждал расположения
жены, но не наученный обращаться с женщинами и подстегиваемый
злобой, делал все только хуже. И едва не погубил ее, в большей
степени, нежели прочее, сделавшись причиной смертельной
болезни...