Осторожно выглянув из-за занавески, вождь маннов
сразу понял, что не ошибся. Марику он увидел тут же. Будущая
королева Веллии сидела на большом и широком ложе под балдахином.
Боком к ней притулился высокий курчавый мальчик, почти юноша, с
умным, не по-детски жестким лицом. Рука принцессы обнимала его за
плечо. Они оба молчали, прислушиваясь.
Несмотря на то, что на улице было уже довольно
темно, в покое горело всего несколько свечей. Поэтому кресло
принцессы Ираики, которая также находилась в комнате, было
придвинуто ближе к ярко пылавшему очагу. Супруга де-принца Генриха
сидела в нем, держа на коленях большую книгу в толстом кожаном
переплете. У ее ног на шкуре серого ведмедя примостились еще два
мальчика. Один из них был светловолос. Голова другого, напротив,
оказалась темной, и отчего-то напомнила Вальгарду по-велльски
нестриженные волосы про-принца Седрика. Лица обоих, однако, были
неотличимы одно от другого. Должно быть, это и были близнецы, дети
принцессы Марики.
Время от времени проводя ладонью по странице,
Ираика читала вслух длинную и запутанную геттскую сказку. Читала
хорошо. Несмотря на то, что чтение очевидно было начато давно,
голос старшей принцессы не дрожал, а напротив - то поднимался, то
опускался, выделяя нужные места и меняясь в зависимости от речей
героев. Дети - и старший, и младшие, слушали внимательно и боялись
пропустить хоть слово.
Однако не дети интересовали вождя маннов. Он жадно
вглядывался в красивое лицо ведьмы Марики. Оно выглядело
непривычным из-за отсутствовавшего на нем всегдашнего выражения
спокойствия и надменности. Домашняя, не игравшая теперь никакой
роли Марика казалась Вальгарду бледнее обычного. Ее глаза
подозрительно блестели. Прекрасные черты застыли в отсутствующей
гримасе.
- "... и тогда злая Брумгилька сказала, что
блуждать Радиму Славному в песьем облике до тех пор, пока не
поддастся он ее чарам и не признает власти над собой..."
На этом месте Ираика оборвала чтение и захлопнула
книгу. Звук получился таким громким, что вздрогнул даже Вальгард,
который по-прежнему оставался за занавесками на балконе. Очнувшиеся
дети оживились, подняв шум и переговаривая один другого. Впрочем,
шумели только близнецы. Старший, сидевший подле Марики, ожидал
молча.