— Карина, зайди внутрь, — слышу спокойный голос Громова, пока я и она смотрим друг другу в глаза.
И эта Карина расплывается в улыбке, достойной победителя, и молча закрывает дверь.
Во мне прорывается целая плотина боли. Она топит. Всхлипнув, я запускаю пальцы в волосы и грубо сжимаю их, отшатываясь назад. Перед моими глазами пелена из горючих слёз. Это ужасно стыдно, что он видит их... Но как же больно. Внутри всё давит и кусается.
— Тебе лучше уехать, Лика, — почти не слышу голос Марка. — Давай вызову такси.
И в его словах мне почему-то мерещатся ноты сожаления… или вины? Но что есть сил трясу головой, пятясь к лифту:
— Иди к чёрту, Громов! Я тебя ненавижу.
***
Я вообще не помню, как добираюсь до своей кровати в комнате общежития. И вроде бы даже раздеваюсь… И девочки ещё не легли спать… Но это всё уже неважно. Я просто прикладываю голову к подушке и даже не плачу. А зачем? Ведь завтра я проснусь, и этот дебильный сон закончится. И я снова буду его Рыжиком.
Ведь так, как сегодня, — это неправильно. Так не бывает…
Лика
— Я беременна, девочки!
В комнате повисает тишина. И без того вялый интерес к конспекту по философии теряется окончательно. Я осторожно поднимаю взгляд, нахожу им Настю, так же как и я, сидящую на своей кровати посреди разложенных учебников и тетрадей. А потом мы уже обе одновременно поворачиваемся к Вере, застывшей в распахнутых дверях нашей душевой.
— Чего? — ошарашенно хлопает глазами Настя.
А я повторяю её реакцию, уставившись на Веру. В домашнем халате и со взлохмаченным пучком блондинистых волос, она испуганно прижимает руки к груди.
— Беременна я!
Я не нахожусь, что ответить, и откладываю тетрадь на свою подушку, а Настя лишь громко присвистывает:
— Офигеть! Когда ты успела? А твой в курсе? Чего делать думаешь?
Несколько секунд Вера молчит, хлопая глазами, а потом… А потом она просто громко ржёт на всю комнату, сложившись пополам:
— Ой, девки! Повелись! Видели бы вы свои лица.
— Вер, ты в себе вообще? — не выдерживаю уже я, глядя на то, как соседка, вытирая выступившие от смеха слёзы, усаживается на свою кровать.
— Да в себе! — цокает Вера, закатывая глаза. — Но Оскар по мне точно плачет, а значит, и этот козёл поверит. Теперь осталось вот, — она достаёт из кармана халата что-то очень тонкое и бумажное и трясёт этим в воздухе. — Оказывается, нарисовать эту вторую полоску, чтоб не спалиться, не так-то просто.