— Что за история с таксистом? — поинтересовался я у Вити.
— Непонятная, — развел тот руками. — У потерпевшей на даче ночью
кто-то разбил окошко на веранде и, как ты сам слышал, она
утверждает, стащил цепочку, что лежала на столе.
— Так это не обязательно таксист мог сделать. Любой, кто увидел
цепочку через окно, мог такое провернуть, — предположил я.
— В том-то и дело, что не любой. В помещение никто не проникал,
а столик не видно с улицы. Занавески там. Получается, что стекло
выставили в аккурат в том месте, где стол стоял и цепочка лежала.
Осталось только руку протянуть. Таксиста вчерашнего быстро нашли,
да только он в отказ пошел. Я пальчики с осколков стекла изъял, но
не его это, посмотрел уже.
— Чтобы стекло разбить, необязательно его лапать.
Витя кивнул на бланк дактокарты с отпечатками толстых пальцев. В
строке анкетных данных значилось: “Кузькин Евгений Прохорович,
12.04.1936 года рождения":
— Опера сказали, что калач он тертый, шансов расколоть нет.
Ранее судимый, к тому же.
— А пальцы тогда на осколках чьи?
— Да потерпевшей, скорее всего. Хотя божится, что ничего не
трогала. Мол, фильмы про милицию смотрит и знает, что до приезда
сотрудников нельзя улики лапать. Но это все потерпевшие так
говорят. А на самом делепросто не помнят, что уже все перетрогали.
Возбуждение у них. Сколько раз так в моей практике было. Приезжаешь
на место, след отличный изымешь, радуешься, что хорошо отработал. И
потерпевшие мамой клянутся, что близко к этому месту не подходили.
Начинаешь проверять и - бац! Финита ля комедия! Бесполезные
следы!
— Ясно, — я взял дактокарту Кузькина. — Одолжи на десять
минут.
— Зачем?
— Мысль одна есть… Ты уже сообщил операм, что пальцы не
подозреваемого на осколках?
— Нет еще, вот как раз собирался сходить, сказать. Они моего
результата ждут.
— Могу сходить. Хочу по управлению пробежаться, фототаблицы
невостребованные раздать, заодно и в розыск заскочу. Какой
кабинет?
— Восьмой, второй по коридору справа. Сегодня Погодин дежурит,
прыщавый такой.
— Знаю, — кивнул я. — Недавно устроился, а уже самостоятельно в
сутки ходит. Зеленый еще. Такой точно таксиста не раскрутит.
— А ты что так переживаешь? — Витя прищурился, его
глазки-бусинки уставились на меня с любопытством енота.
— Так сам же слышал, память по покойному мужу, — соврал я и не
стал говорить, что чуйка оперская гложет, и страсть как охота
раскрыть плевое дело. Тряхнуть стариной и вспомнить молодость
(хотя, скорее, “старость”).