Расценив это как приглашение, я
двинулся следом, на всякий случай уточнив в спину:
- Я не бесплатно! Я отблагодарю!
Реакции не последовало.
Поднявшись по шатким ступеням, я
осторожно зашел в помещение. Большая комната на несколько окон была
бедно и убого обставлена.
Лунный свет беспрепятственно проникал
сквозь пустые оконные проемы, и видно было земляной пол, грязную
лавку, печь у противоположной стены. С низкого потолка свисали
гроздья спутанной паутины.
Словом та еще обстановочка. Нежилая.
Необихоженная.
Местный прошел к печи и замер подле
неё, спиной ко мне.
Я тем временем достал из мешка
завернутый в тряпицу хлеб, сало да луковицу, положил на лавку.
– Примите от меня гостинец к общему
столу.
В этот момент луну скрыли тучи –
внезапно потемнело настолько, что не разобрать стало ничего
вокруг.
- Темновато тут, хозяин, - стараясь
не выдать своего страха, нарочито бодро произнёс я.
В ответ - опять молчание.
- Свечку бы, - с этими словами поджег
я предпоследнюю из оставшихся спичек. Та вспыхнула и погасла, но я
успел увидеть, что мужик, как и прежде, оставался на месте, у печи.
Только теперь он раскачивался из стороны в сторону как
заведённый.
Смотреть на это было странно и
жутко!
Что за чертовщина?
Куда я попал?
Мне вдруг подумалось, что на улице
будет безопаснее, чем здесь. Но страшно было просто повернуться и
выйти, что-то мешало мне, сдерживало – я не знал, чего ожидать от
этого странного мужика. Сердце сбивалось, ухало где-то у горла,
мешая дышать...
- Знаете, - внезапно обратился к нам
Лукич, - каждому человеку назначен свой предел страха. За которым -
только паника, шок, неспособность что-то соображать и предпринять!
Я свой прочувствовал именно тогда! Мне и сейчас страшно делается от
воспоминаний…
- Не отвлекайся, Лукич,
продолжай!
- Продолжаю, - вздохнул лесник. –
Постоял я ещё немного и решился… Бросил в темноту:
- Пойду, покурю, хозяин!
Повернулся как мог спокойно к выходу
и еле сдержал крик!
Позади меня, почти вплотную, кто-то
стоял!
Я схватился за спички, но луна как по
заказу осветила помещение.
Передо мной стояла женщина. Ссохшаяся
кожа липла к черепу неровными складками, крошечные мутные глаза
почти утонули в провалившихся глазницах, на голове было наверчено
что-то пёстрое, вроде косынки, длинная простая рубаха в пол
испачканна в земле, заскорузла по подолу чем0-то красным. Взгляд
был отсутствующий, пустой. Совершенно безжизненный.