— Согласится, поверь. — горячо убеждает мальчишка, и я
чувствую его сверлящий взгляд загнанного в ловушку, но почуявшего свободу
зверька. — она придёт к тебе. Сама.
— Завтра. — ставлю точку в нашем непростом диалоге, и делаю
Фархаду знак уходить. — но смотри, парень, если обманешь, тебе останется
молиться своему Богу, потому что я прикажу тобой заняться тем, кому плевать на моральные
принципы. Ты захочешь сдохнуть, а тебе не позволят. Будешь просить пощады, но
напрасно. Тебя не убьют, нет. Но твоя психика будет порвана, а тело искалечено.
Ты останешься жив, но это будет уже другая
жизнь. Подумай хорошенько.
Слышу свистящий выдох, и холодно улыбаюсь. Когда мы покидаем
хату, до слуха доносится ноющий голос парня, звонящего кому-то, и я готов
поспорить — той самой рыженькой…
МАРИНА
Витёк встречает меня взъерошенным, суетливо вталкивает в
холл, и, воровато оглядев двор, запирает дверь. Поведение для него не характерное,
и мои подозрения вновь оживают. Во что этот гад влип? Держится за живот, слегка
согнувшись, словно мучает боль. Я хватаю его за подбородок, заставив поднять
лицо, но следов побоев нет. Вот только испытывать облегчение рановато. Уж очень
странно себя ведёт братец!
— Выкладывай! — требую, идя за ним на кухню.
В доме грязно, после моего отъезда Витька тряпкой явно не
махал. Засрал всё пустыми бутылками, бычками и мусором. Говнюк! Мог хотя бы для
приличия раскидать пыль по углам. Но он же барин, не привык за собой убирать. Раньше
этим занималась старая домработница Люсинда, которая жила с нами, сколько себя
помню. Дородная немка русского происхождения, бывшая аристократка с манерами
королевы. Что толкнуло дочь знатного отца пойти в прислугу, я точно не знаю, а
сама Люся скупо делилась подробностями своей биографии.
Папа как-то шепнул маме, мол, родителей Люсинды разжаловали
от титулов в послевоенные годы, и они в качестве беженцев прибыли в Россию. А
где там правда, никто не скажет. Люся заботилась о нас с Витькой, любила, как
собственных детей, а я обожала в детстве слушать её сказки. Конечно, она
осталась бы с нами, не бросила бы в беде, когда погибли мама и папа, но Витёк,
сволочь, выгнал её. Чтобы не мешала предаваться порокам.
— Мариш, слушай, обещай, что не будешь сейчас орать и
строить меня.