- Она
тоже умрет.
-
Прошу вас! – взмолился Морей. – Не забирайте хотя бы ее.
Великие
матери переглянулись.
-
Хорошо, - кивнула Марена. – Но ты отдашь ее мне. Не пугайся. Она не умрет.
Никогда не умрет. В ней будет частица моей силы, и она станет служить мне в яви
до скончания веков. Выбирай: или смерть, или земное воплощение Мары.
- Я
согласен, - Морей с трудом проглотил слюну. – Только спаси ее.
-
Никто не должен знать. Иначе смерть твоя будет страшной. Дочь – тоже. Пока не
придет женское. Тогда расскажешь, и она увидит меня.
Макошь
исчезла, а Марена, обтекаемая струями марева, подошла к полку. Положила руку на
живот Добронеги, и по мертвому телу пробежала схватка, выталкивая младенца.
-
Нарекаю тебя Мареной, - богиня коснулась лица девочки и повернулась к Морею. –
Но ты дашь ей другое имя. Прощай. И больше не пытайся звать нас.
Темный
призрак исчез, марево улеглось. Морей взял младенца на руки. Девочка не
кричала, только пищала едва слышно, как котенок.
-
Заряна! – крикнул он, и в баню вбежала повитуха, увидела дитя, всплеснула
руками.
Отдав
дочь старухе, Морей без сил опустился на пол. Привалился к дощатой стене и
из-под опущенных век наблюдал, как Заряна перерезает пуповину, подложив под нее
веретено, перевязывает суровой льняной нитью, которую спряла Добронега,
скрутив в нее два волоска – свой и Морея. Очистив нос, уши и рот, повитуха
опустила младенца в лохань с теплой водой, куда долила молока. Искупала,
обтерла, положила на вывернутый вверх овчиной тулуп – чтобы росло дитя в
достатке, а потом туго запеленала.
-
Бери, Морей, нарекай имя.
Он с
трудом поднялся, взял девочку на руки.
-
Нарекаю тебя Велеславой. Велеслава, дочь Мореева.
- А
теперь клади в зыбку и отнеси в избу. И похорони детское. О ней, - Заряна
кивнула в сторону Добронеги, - не думай. Придут бабы, все сделают.
Дождавшись,
когда Морей вернется, Заряна протянула ему обмытый и завернутый в лоскут
послед.
- Под
яблоней закопай. И смотри, пуповиной вверх, иначе земля будет к себе тянуть.
Умереть может.
Не
умрет, подумал Морей. Никогда не умрет…
Ледяное
оцепенение, сковавшее его после призыва Великих матерей, разлетелось на
осколки, и глаза обожгло слезами.
***
Церковь
требовала хоронить покойника на освященной земле. Но где-то до сих пор сжигали
– пуская в ладье по реке или на погребальном костре, пряча затем прах в
столбцы-домовины на перекрестках дорог. Где-то клали в родовые курганы. А в их
дремучих краях копали могилы-коломища, выбирая пригорки в рощах.