– Господи
Боже, – произнес бывший инок про себя. – Вот он, час мой
последний.
Сразу же
вспомнилось все: и как отец катал его – несмышленого тогда
мальчонку – на лодке по озеру, на берегу которого стояла усадьба. И
как горела та усадьба ярким пламенем, а вокруг метались силуэты в
черных кафтанах. И как в монастырском уединении читал при лучине
вместо Священного писания книгу о рыцарских подвигах. И, конечно,
Максиму вспомнился тот день, когда он встретил в монастыре
Меченого, и когда в жизнь его вошел весь этот ужас.
Отслужили
вечерню. После нее, как водится, потянулась длинная очередь, чтобы
подойти к отцу-игумену под благословение. Инок Родион тоже
пристроился в конце, следом за толстым Никишкой, чувствуя, как
голова по-всегдашнему неприятно гудит от долгой, утомительной
службы. Он знал, что грех это – тяготиться служением Божиим – но
ничего не мог с собой поделать.
Шел он к
благословению, а сам уже томился: скорее бы прийти в келью,
засветить лучину, сотворить побыстрее молитву, да и приступать
сызнова к чтению.
В чтении
этом заключалась нынче вся его отрада. В прежние счастливые времена
отец его, Роман Заболотский, был у государя в большом доверии, и
отправил тот его в посольство в англицкую землю, к великой королеве
Елисавете. Из поездки той привез он Родиону – тогда еще
семилетнему, да и не Родиону еще, а Максиму – оловянного рыцаря в
доспехах, а также книгу англицкого дворянина Фомы Малория «Смерть
Артурова», коию по приезду стал переводить на русский
язык.
Одна эта
книга – точнее, тетрадь толстая с черновыми отцовскими записями – у
инока на память об отце и осталась. Сама-то книга сгорела вместе со
всей усадьбой – да и на что бы она ему сдалась, коли он англицкого
языка не разумеет? Рыцарь оловянный тоже, должно быть, при пожаре
растаял.
Одним
словом, это было последнее, что напоминало ему, что когда-то у него
была семья. Скажи он такое отцу-игумену, тот, должно быть
разгневался: он всегда говорил, дескать, ваша семья ныне – это
Христос и братия. Инок воздавал братии честь, а Христу – и подавно,
но про себя всегда помнил, что его семья – это род Заболотских, да
и сам он никакой не Родион, а Максим. А коль скоро так, то и мы
далее будем звать его Максимом.
В общем,
шел он сейчас читать двадцать раз уже прочитанную от корки до корки
книгу, потому что больше никакой радости в его жизни не
осталось.