– И? Где здесь угрозы? Вам что, эти опусы романтичные
некому почитать и вы мне решили досаждать?
Романтические?
Серьезно? С какой стати то, как раньше у нас было, это романтика. Хотя... да,
она была. Была те пару месяцев, пока мы с Матвеем встречались перед нашей
стремительной свадьбой, будь она проклята. Ведь во что-то в нем я влюбилась… Наверное, в созвучность той самой моей врожденной
порочности. А потом...
– Нет,
черт возьми! – выкрикнула я, не
выдержав уже этого откровенного издевательства над моим достоинством. – Я хочу знать, когда этот монстр выйдет на свободу и как и кто меня
защитит от него.
– Никто,
гражданка Рубцова. – Васильев
откинулся на стуле, слишком явно наслаждаясь моим срывом, чтобы это можно было
скрыть. – А знаете почему? Потому что ваш бывший муж и не
подумает возвращаться к вам. Я достаточно общался с ним и его родителями в
процессе следствия и могу сказать: он считает, что достаточно натерпелся от
такой по меньшей мере ветреной и склонной к некрасивым провокациям особы из-за
которой его жизнь пошла под откос.
– Его
жизнь? Его?! Разве это он просыпается от кошмаров? У него в двадцать пять ноют
на дождь ломанные кости?
– Не надо
на меня голос тут повышать и давить на жалость, – рявкнул он на меня.
Снова этот извечный избирательный слух, с которым я сталкиваюсь повсюду.
Просто проклятье какое-то! Каким таким образом Матвей мог влиять на людей, если
всех умудрялся убедить, что это именно он жертва? А я просто смазливая
сластолюбица, в зависимость от которой он попал и чье распутное поведение и довело
до беды.
– А у вас есть на что давить? – горько спросила я,
поднимаясь. – Сомневаюсь.
– Думайте
что хотите. А для меня очевидно другое – вы живете припеваючи на свободе, а ваш
бывший супруг в тюрьме. И засадили его туда вы. И парень еще и выйти не успел,
а вы уже бегаете, кляузничаете, требуете защиты какой-то на пустом месте,
гадости рассказать пытаетесь. А между тем, лично от Швеца я о вас ни одного
дурного слова не слышал.
Безнадежно.
Вот так все время и было. Матвей виртуозно умел это – создать образ любящего,
заботливого, идеального семьянина, человека с прекрасными манерами, адекватного
и выдержанного. О да, он был выдержанным. Вежливым. С великолепными манерами.
Чудный собеседник. Душа любой компании. На работе, с родителями, с посторонними
людьми, с общими знакомыми. Потому что потом срывал всю скрывающуюся в нем
дьявольскую злобу на весь мир на мне. Любящий? Одержимый. Заботливый?
Контролирующий каждый шаг, вдох, взгляд. А еще и каждый оргазм. Идеальный семьянин? Психованный
параноик и вечно сексуально
ненасытный монстр, требующий удовлетворения всех его нынешних прихотей,
безостановочно генерировавший новые и добивающийся еще и получения мной
удовольствия от этого. Пусть через практически насилие и чисто физические
манипуляции, но всегда добивавшийся. Он мог разбудить меня
посреди ночи, если ему вдруг причудилось, что мне приснилось нечто «запрещенное», и принудить ублажать его, а потом практически
истязать стимуляцией, удерживая на краю, и клясться в любви к нему. Завистливый, вечно недооцененный, презирающий и ненавидящий всех и
вся, но вечно скрывающий это. От всех. Кроме меня. Потому что я была «его девочкой». Его женой, от которой
ничего не нужно скрывать. Ведь какие тайны между супругами, правда? И все это он спускал в меня. Именно так. Сливал,
как поступают с одновременно жизненно необходимым и бесконечно презираемым
сосудом. Ненависть, зависть, злобу, сперму, жажду насилия и желание владеть
кем-то безраздельно. Владеть как вещью. И все это я должна была принимать,
принимала, чтобы после он мог являть окружающим эту свою личину несуществующего
хорошего парня и идеального семьянина. Принимала и не уходила, не бежала. Не
могла.