- Ты забрал у меня родителей,
бог.
Буча опешил.
- Чего?
- Ты сделал мою жизнь адом. Ты
забрал у меня все и ничего не дал взамен.
Горилла хрипнул,
подавившись.
- Слышь, Буча. Дохлый
шифером поехал.
- Угу. Пилу давай.
Савелий вывернул из-за спины
руку и с размаху вогнал палку в голову сидящего перед ним бога.
Только теперь он увидел, что палка была увесистой перекладиной от
стула, с торчащим гвоздем на конце. Гвоздь с чавканьем вошел в
висок бога, и бог не сразу это понял. Только когда Савелий оторвал
перекладину от его головы и вбил ее по второму разу, Буча тихонько
заныл, захлюпал носом и боком повалился в грязь на полу.
- Э! Дохлый! Ты че!
Горилла застыл на месте и даже
уронил бензопилу от удивления. Он так и продолжал стоять,
недоуменно хлопая белесыми ресницами, когда Савелий поднялся и
шагнул к нему. Гвоздь впился в горло, вырвал кадык. Горилла рухнул
на колени, заливаясь кровью и продолжая смотреть на Савелия
невинными глазами.
- Плюх! Плюх! Гхы! Гхы!
Савелий поднял тяжелую пилу,
рванул шнур. Голова Керзона отлетела в угол, а его тело еще целую
минуту билось на полу, пытаясь ходить.
- Так же нельзя… - пропищал
кто-то сзади.
Савелий оглянулся.
Второй малолетка так и
продолжал стоять на том же месте. По его ногам снова текла
моча.
- Это же люди, - пролепетал
он. – Их нельзя убивать. Я все расскажу.
Савелий не ответил. Он взял со
стола оставленную Бучей длинную бритву и пошел к выходу. Наверху
оставалось еще несколько богов.
К утру в интернате «Веселые
сосенки» было восемнадцать трупов. Савелий медленно переходил из
палаты в палату, кромсая глотки паханам и их шестеркам. Те спали
после очередной попойки сладким последним сном. Некоторые голые
девки из числа наложниц видели Савелия, но молча глядели на него
испуганными глазами ни во что не верящих и на все согласных коров.
Только отстранялись вяло, когда из очередного горла вырывался
фонтан крови.
На рассвете Савелий собрал в
холщовую сумку свои нехитрые пожитки, выбрался через окно и ушел из
детского дома никем не замеченный.
***
Ему некуда было идти. Полдня
он слонялся по городу, вздрагивая каждый раз, когда вдалеке выла
милицейская сирена. Год выдался урожайным на бандитские разборки,
поэтому сирена выла часто.
Перед глазами до сих пор
стояла слюнявая физиономия Бучи, его развороченный гвоздем висок.
Теперь он не мог вспомнить, что увидел в этой наглой роже прежде
чем ударить. Какое-то марево заслоняло память, а в мыслях билось
одно: «я схожу с ума, я схожу с ума». Последующие убийства тоже
проходили словно в кровавом тумане. Тормознуть милицию, сдаться,
сказать «это был не я». Посадят в психушку до конца жизни. Будут
колоть препараты, превратят в овощ. «Я думал, что Буча бог и
поэтому убил его. Потом убил остальных богов». «Вы сожалеете о том,
что сделали?» «Да, очень. Буча оказался не богом, а его шестеркой.
Бог до сих пор жив, и я должен до него добраться».