- Это создатель? Тот, кто дал
заповеди?
- О, да ты уже подкованный
малый, - удивился лысый. – Нет, это бог-сын. А создатель –
бог-отец. В общем, там сложно, долго объяснять.
- А бог-отец где? – вопросил
Савелий, завертев головой.
- Бога-отца рисовать нельзя.
Запрещено. Некоторые рисуют, но это неправильно. Здесь ты его не
увидишь.
На них зашипели со всех сторон
молящиеся тетки в черных платках. Лысый виновато поклонился
иконостасу и ретировался к выходу.
Савелий еще долго вглядывался
в центральную икону, понимая, что здешние картинки не помогут его
расследованию. Печальный бородач с золотым кругом навряд ли имел
хоть какое-то отношение к жизненным неурядицам Савелия. Как и к
непотребствам, описанным на первых двухстах страницах толстой
книжки.
Выходя из храма, Савелий
дернул бабку за рукав.
- Баб, а у тебя на иконах в
сундуке бог-отец нарисован? Ты их поэтому прячешь?
От тяжелого подзатыльника он
чуть было не скатился с лестницы в сугроб.
- Да что ж ты за горе такое!
Только и знаешь, что бабку позорить! Еретик ты, вот ты кто! Потому
бог тебя и наказыват! И будет наказывать! Тьфу!
Савелий отряхнулся, поднял
упавшую кроличью шапку и понуро побрел вслед за бабкиной тенью,
слушая долгий рассказ о своем религиозном непотребстве и строя
дальнейшие планы насчет получения достоверной информации.
Не прошло и полугода, как
Савелию, наконец, представился случай забраться в бабкин
сундук.
Бабка слегла. Неделю она
валялась на скрипучей высокой койке, ежеминутно охая и стеная.
Затем приехала скорая с носилками и двумя веселыми бородатыми
врачами и увезла ее в больницу. Сундук остался без присмотра. Целый
день Савелий ковырял замок гвоздем и шилом, прислушиваясь к щелчкам
и скрежету. Замок был таким же старым, как и сам сундук. С
непонятными проржавевшими выступами, вензелями и трещинами, куда за
долгие годы набилась позеленевшая грязь. Такие же вензеля были на
кованых углах сундука и железных пластинах, скрепляющих рассохшиеся
деревянные стенки.
После нескольких
погнутых гвоздей замок крякнул и отвалился. Знакомый плотный запах
уже стоял в ноздрях, мешая дышать. Савелий с трудом поднял обитую
железом крышку.
Сундук был забит всевозможным
хламом, выцветшим тряпьем, полотенцами, маленькими коробочками с
росписью под хохлому. Справа стояли два деревянных чемодана,
наполненные старой одеждой. Слева, за перегородкой, кучей валялись
какие-то разнокалиберные железки. Сверла от дрели, крышки от
металлической посуды, ржавые детали непонятных механизмов, черный
угловатый утюг, сломанные настенные часы с отвалившимися стрелками.
Внутренняя сторона крышки была вся заклеена картинками, древними
открытками и пожелтевшими фотографиями. На одной из фотографий
Савелий узнал бабку Клаву, молодую, в длинном черном одеянии и
черном платке. В руках молодая бабка держала корявый шест, с
верхушки которого свисала рваный лоскут, смахивающий на чей-то
хвост.