В очередной раз глядя на огромную сферу я не мог отделаться от
чувства дежавю, как будто я уже знал или имел дело с этим
артефактом. Что-то скребло на краю моего разума, но я никак не мог
понять, поймать причину этого раздражающего чувства. Был и второй
эффект, я был магом и как каждый маг моей целью было понять и
подчинить себе мир вокруг себя, для этого мы использовали
собственный разум и дар управлять магией. А потому я не просто вел
бой, я следил, я анализировал, я строил теории и подбирал ключик,
что открыл бы мне ларец тайны Ока Магнуса и его связи с одним
примечательным драугром. И стоит признать, я был хорошим магом,
потому как за каких-то двадцать минут, что я провёл в
головокружительном бою на острие лезвия в руках смерти, сумел найти
путь, как можно было бы нарушить неуязвимость последнего стража
Ока.
Взглянув себе за спину, я с печалью обнаружил, что ни Дженасса,
ни Толфдир, на которого особо сильно уповал, всё ещё не пришли в
себя, а оставшийся возле них маг красовался огромным ледяным копьем
на месте сердца. Последнее едва не нарушило мою концентрации и не
взорвало чары в моих руках, я был абсолютно уверен, что не
пропустил ни одной атаки мимо своих барьеров, но как оказалось был
невероятно неправ. Миг удивления имел свою цену, быстрый взгляд
назад востребовал свою цену, и я не успевший отреагировать на
хитрую, совсем не прямолинейную атаку, потерял ставшего со мной
плечом к плечу в бою против нежити мага. Вигнар вспыхнул синим
пламенем, он сгорел настолько быстро, что не сумел даже закричать,
на моих глазах он превратился в обугленные почерневшие кости.
-Ну и тварь же ты, - усмехнулся я, когда драугр нанизал одну
золотую святую на свою меч, словно бабочку на иглу, а второй
раздавил обледеневший в его хватке череп.
А меж тем ещё два призванных мною зверя были с пугающей
легкостью уничтожены, сожжены в очередной вспышке синего пламени, и
даже мои магические барьеры не смогли уберечь их. Третья же и
последняя из призванных мною золотых святых повинуясь моему
ментальному принуждению поставила себя на линию между мной и им,
как раз вовремя, чтобы словить своим телом три тонких ледяных
копья, они застряли в её неловко покачнувшемся теле, на повернутом
в мою сторону прекрасном золотом лице застыла гримаса недоумения.
Нет не потому, что я заставил её принять предназначавшийся мне
удар, а потому, что после того, как она его приняла, её живот
испарился от прострелившего его луча чистейшего света, который
вышел из кончиков моих пальцев. Я использовал её не только, как
живой шит, но и ширму, чтобы скрыть свой козырь.