Не выдержав, я разрыдалась от жалости
к себе, безысходности, бессилия. Казалось, слёзы размывали во мне
что-то важное, необходимое, чтобы просыпаться каждый день, думать о
сестре, заботиться о ней в ущерб себе. Я не знаю, что это было, как
это называлось, но с каждой колючей слезинкой оно становилось
меньше, пока не исчезло совсем.
Тыльной стороной ладони вытерев щёки,
я выключила компьютер и вышла из офиса, понимая, что сюда уже
никогда не вернусь. Каблуки стучали по паркету отчаянно громко,
звук эхом отдавался в ушах. В голове было непривычно пусто, и эта
пустота пугала. Хотелось заполнить ее чем угодно, чтобы исчезло
мерзкое тянущее ощущение собственной ненужности и неприкаянности. В
голове отчетливо вертелась мысль о маминой бутылке водки, к которой
она прикладывалась по утрам, но следом накатывала волна омерзения и
презрения к пьяницам.
Но другого способа забыться я не
знала.
По дороге домой я так отчетливо
представляла себе, как захожу в квартиру и не разуваясь иду на
кухню, к маминой заначке, что на автопилоте прошла по коридору мимо
кухни и сразу вошла в нашу (мою, теперь уже только мою)
комнату.
Окно всё еще было открыто, ветер
трепал занавески, но вещи были на своих местах, в идеальном
порядке, который я неустанно поддерживала. Только комната все равно
казалась заброшенной и нежилой, покинутой много лет назад, забытой
и остывшей. Я не чувствовала холода – так и оставалась в уличной
одежде. Погруженная в свои мысли, даже дверь не заперла. Очнувшись
от раздумий, я не стала судорожно стягивать куртку и разуваться.
Установившийся порядок жизни исчез, разбился на острые осколки, и
цепляться за него было нестерпимо больно.
На подоконнике всё так же лежали три
серо-черных пера, вызов и насмешка мертвой птицы. Под моим взглядом
они легонько шевельнулись и, словно подхваченные порывом сквозняка,
вылетели в окно. Я смотрела, как перья крутятся, падая вниз, пока
они не исчезли в поднимающихся сумерках, а затем встала на
подоконник и, не успев подумать, шагнула за ними.
***
Чувства падения не было. В ушах
свистнул ветер, перед глазами промелькнула черная пелена, такая
густая, что я испугалась, что ослепла. А затем все исчезло.
Я лежала и смотрела на сереющее небо,
затянутое тяжелыми тучами, похожими на грязную свалявшуюся вату.
Острые сухие травинки неприятно кололи щеки. Я сморгнула и
приподнялась на локтях, осматриваясь. Жесткая трава щекотала
ладони, запах у нее был горький, от него першило в горле.