Одевшись, я подозрительно
принюхалась. Мне неотступно преследовал гниловатый запах болота, и
были все основания подозревать, что разит как раз от меня.
В избу я вернулась постоянно
почесываясь, хоть и понимала, что ползущие по телу мокрицы и
многоножки мне только мерещатся.
Ох, зря я их вспомнила!
Яга уже ждала меня за столом.
Довольно хихикая и постоянно потирая руки, она усадила меня на
лавку перед блюдом со склизкой, похожей на гной, кашей и
заплесневелым хлебом, по которому ползали мелкие многоногие
насекомые. Я скривилась от отвращения, едва сдерживая дурноту.
– Кушай-кушай, девица, –
приговаривала Баба Яга, наливая в кружку затхлой воды, – живой дух
с себя смыла, вытравить осталось.
Я уныло ковырялась ложкой в мерзком
вареве. Сказки никогда не описывали трапезу Ивана-царевича у Яги, и
теперь я понимаю, почему.
Зверь Яги неловко выбрался из темного
угла и, неуклюже задирая ноги, вспрыгнул на лавку рядом со мной и
устроил лобастую голову у меня на коленях. Я прищурилась и поняла,
что это не пёс, как я решила изначально, а волк, жилистый и худой.
Я неуверенно погладила его между ушей, и он благодарно лизнул мою
руку, словно подбадривая.
Я с трудом проглотила одну ложку
гадкой каши и поскорее зажевала хлебом, смахнув с него насекомых. К
моему удивлению, меня не вывернуло сразу же в тарелку, и дальше я
ела уже спокойнее, хоть и старалась вдыхать исключительно ртом,
чтобы не ощущать гадкий запах еды.
Глаза старухи жадно следили за каждым
моим движением, кажется, старой карге доставляло удовольствие
смотреть, как я давлюсь – она довольно улыбалась, и между тонких
изъязвлённых губ мелькали мелкие острые и полупрозрачные зубы.
– Что дальше? – глухо
поинтересовалась я, когда с трапезой было покончено.
– Спать с вечерней зарёй ляжешь, с
утренней дальше пойдешь землю топтать, сестру искать.
Я расслабилась и почесала волка за
ухом.
– Это же человек, верно?
Яга уже вернулась к своему котлу,
помешивая зеленоватое варево длинной ложкой, но глаза в ее серьгах
повернулись ко мне.
– Человеком был, глупым был. Живой
дух от него был, сильно пахло, от самого сердца леса навьи пришли.
Но я укрыла и защитила, в шкуру зверя одела, тварей отвадила. С тех
пор у меня живёт, не ест, не пьёт.
– Давно он так?
– Я дней не считаю, ночам учет не
веду, – почему-то грубо отозвалась старуха, поворачиваясь ко мне.
Глаза в серьгах снова завертелись, чтобы не упускать меня из
вида.