— Шувалов, я не буду трахаться на чердаке! - предупреждает Скопичевская.
— Я тоже, - невозмутимо отзывается Боря и, спустив Машку на пол, с пинка вышибает хиленький замок.
— А что ты тогда будешь? – скептически уточняет она и, скривившись, оглядывает заросшее паутиной пространство.
— Любить тебя буду, Манюнь, - насмешливо сообщает Шувалов и, снова подхватив ее на руки, заносит на чердак.
— Боря, ты с ума сошел, я не буду в этой бомжарне! - визжит Машка, пытаясь вырваться, но куда ей против такой груды мышц.
— А ты представь, что мы с тобой бомжи, - веселится Шувалов и, захлопнув дверь, прижимает к ней Машку и начинает целовать ее шею.
— А может, тебе представить, что мы уже потрахались? – выдыхает Скопичевская со стоном, когда Боря спускает лиф ее платья и обхватывает сосок губами.
— М-м, - качает Шувалов головой. – У меня фантазия слабая.
— Борь, ну я не хочу, - предпринимает Маша еще одну слабую попытку, которая тут же признана неубедительной, стоит Шувалову сдвинуть ее влажные трусики и коснуться ее между ног.
Скопичевская, закрыв глаза, стонет от прошившего удовольствия, у Бори же от ее стона окончательно сносит крышу.
Не церемонясь и не нежничая, разворачивает Машку к себе спиной и, задрав платье, заставляет прогнуться.
— Боря, это самое что ни на есть «трахаться», а не «любить», - замечает Скопичевская, пока он спускает штаны.
— Ну, так любя же, - насмешливо выдыхает Шувалов ей на ушко, медленно входя в нее и, закрыв ей рот поцелуем, начинает двигаться, сводя на «нет» все возражения.
Через полчаса никого уже не смущает «бомжарня». Вспотевшие, растрепанные и обессиленные они сидят на грязном полу и, обнявшись, смотрят сквозь заросли паутины на кусочек заката в мутном окне, думая, где взять сил, чтобы вынести два года разлуки.
— Юсь, как я без тебя буду? – шепчет Машка с тяжелым вздохом, рисуя на Борькиной ладони какие-то каракули. Шувалов тяжело сглатывает, ибо тот же самый вопрос занимает и его, но вслух ничего не выражающим голосом произносит:
— Всё нормально будет. Если что, Гладышев поможет.
— Ага, Гладышев, - закатив глаза, бормочет Машка.
Этого высокомерного индюка она на дух не выносила и вообще не понимала, как Боря может общаться с таким придурком, но свое мнение благоразумно держала при себе, ибо Шувалов сразу дал понять, что Гладышев входит в священный список людей, которых ни при каких обстоятельствах нельзя критиковать и порочить, если, конечно, не хочешь огрести. Огребать Манька не хотела, тем более, из-за такой ядовитой сволочи, как Гладышев, поэтому тихо ненавидела, мечтая, чтобы он свалил уже куда-нибудь подальше. Их городок слишком тесен для такого раздутого самомнения.