Мы снова спустились на первый
этаж, где в противоположном от столовой крыле «главного корпуса»
помещался актовый зал. «Посиди пока тут, посмотри, - сказал
провожатый. - Командир твой Семён Олейник. Я сообщу ему, чтобы
после работы забрал тебя в отряд. С ребятами познакомишься, о
порядках наших узнаешь. На ужин пойдёшь уже вместе со
всеми».
Я, понятное дело, не
возражал.
В зале шла репетиция
театрального кружка. Ставили что-то незнакомое, но явно
революционное, и это заняло меня примерно на полчаса, после чего
стало скучно. Реплики самодеятельных артистов и непрерывные
поучения режиссёра, сорокалетнего, тощего, как щепка, дядьки,
видимо здешнего массовика-затейника, не давали сосредоточиться на
своих мыслях. Пришлось тихонько пробираться к выходу и
выскальзывать в коридор.
Народу здесь не было; удаляться
от актового зала я не рискнул, тем более, что и в коридоре нашлось
нечто, куда интереснее безвестной революционной пьесы. Длинный, в
половину стены, фанерный стенд с прессой! «Харьковский пролетарий»,
«Молодой ленинец» - официальные издания, отпечатанные мелким
типографским шрифтом на плохой серо-жёлтой бумаге. И дата, одна и
та же на обеих газетах….
Я даже не особенно удивился,
получив подтверждение самых пессимистических своих прогнозов. Всё,
точки над «i» расставлены. Коммуна имени
товарища Ягоды, куда зашвырнули меня неведомые силы, находится на
Украине, видимо, где-то возле Харькова, нынешней столицы
республики. На дворе - двадцать третье мая тысяча девятьсот
двадцать девятого года.
…Ну что, доволен…
попаданец?..
Чтобы как-то успокоить
встрёпанные эмоции, я принялся читать передовицу «Харьковского
пролетария». В ней гневно клеймились низкие темпы идущей согласно
«совместному постановлению ВУЦИК и СНК УССР полной украинизации
советского аппарата» - с грозными обещаниями неумолимо вычищать
госслужащих, до сих пор не удосужившихся овладеть украинским
языком. А так же, страстными призывами завершить к тридцать первому
году процесс перевода на этот язык всех высших учебных заведений
республики. Что-то мне это напомнило… что-то важное, но вот что
именно? Ладно, потом, а пока - я стал изучать стенгазету «Коммунар»
на трёх склеенных больших листах, со статьями, частично написанными
от руки, частично отпечатанными на машинке, а так же рисунками
разной степени неумелости.