- Что ж, юноша, на мой взгляд,
вы полном порядке. Галина Петровна, - он повернулся к давешней
медсестре, маячащей у него за спиной, - Молодой человек может быть
свободным. Послезавтра зайдите, я ещё раз вас осмотрю.
Это уже мне. Я сел, спустив
ноги с кровати.
- Так я могу идти,
доктор?
- Конечно, можете. – добродушно
отозвался он. - Вот, сейчас Галина Петровна принесёт вашу одежду, и
отправляйтесь. Если поторопитесь, то успеете ещё в столовую, обед
как раз заканчивается. Или, может, сказать, чтобы принесли вам
сюда?
Я помотал головой – «обойдусь,
мол». И сразу пожалел: столовая означает людей, с которыми придётся
здороваться, сидеть за одним столом, разговаривать. А я к этому
готов?
Не готов, даже близко. Но, как
говорится, слово не воробей. В конце концов, в столовую можно и не
ходить…
Только я об этом подумал, как
понял, что хочу есть. Да что там, я голоден, как волк! В животе
немедленно заурчало, возник откуда-то запах картошки фри и куриных
окорочков в панировке – привет кентуккийским цыплятам и полковнику
Сандерсу, необыкновенно, кстати, похожему на доктора Василия
Игнатьича.
Вот что значит дурные привычки
городского жителя…
Городской житель? Это я, что
ли? И в каком городе я жил? Что ещё за полковник со своими
цыплятами из какого-то, прости господи, Кентукки? И вообще, к черту
подробности – кто я такой?
…да, жалок тот, в ком… э-э-э…
память
неполна…[1]
Что ж, хотя бы одна
утешительная новость: если я ещё способен острить, да ещё и с
цитатами из классики - значит не всё так плохо.
Или, наоборот - хуже уже просто
некуда?
- Вот, держи: штаны,
юнгштурмовка, обувка тоже. Всё новое, ненадёванное. Твоё, старое,
сожгли, потому что порядок такой. Да и что его жалеть,
тряпьё-то?
Я развернул рубашку, лежавшую
сверху принесённой Галиной Петровной стопки. Нечто вроде солдатской
гимнастёрки старого образца с накладными карманами, планкой под
пуговицы и отложным воротничком вместо стоячего. Ткань плотная,
грубоватая, цвета хаки – а ничего так, в стиле «милитари». Вот,
кстати, и ремешок имеется, тонкий, из чёрной кожи, с простой
латунной пряжкой.
Что тут ещё? Ага, штаны,
тёмно-синие, из тонкого сукна – их фасон я после недолгого
колебания определил, как полугалифе. К ним полагался ещё один
аксессуар, носящий полузнакомое название «гамаши» - нечто вроде
чехлов из грубого сукна, которые следовало надевать поверх штанов и
застёгивать сбоку на три блестящие оловянные пуговицы.