Старый Ефрем, берясь за шашку, только хмыкнул себе в ус. Во
многом он с Трофимом был согласен. По молодости, казак хорошо с
покойным батюшкой сего отпрыска знался. Духу в том было дай боже
всякому. Да и матушку он его видал. Тоже женщина-пламя. К тому же,
говорят, словом владела, стихотвором. А то - само по себе печать
божья. Кто ж у этаких то людей ещё мог бы родиться?!
Управив всё оружие да снаряжение, за ужином товарищи порешали,
следующим же днём, начать переправу на куньих мехах к дальнему
берегу. Здесь им на острове делать больше было нечего…
Однако, ни на завтра, ни через неделю, этому исполниться было не
дано.
Ещё когда они, при наступлении темени, лёжа на песке дивились
чудными и от этого особо прекрасными обильными созвездиями, Ефрем
почувствовал некое недомогание. Посчитав, что сон лучшее лекарство,
перевернувшись на бочок он погрузился в мир без снов.
Последнее время так было всегда. Уже посчитай десяток лет, он
редко когда мог вспомнить, что ему там могло сниться. Оно конечно
снилось, но не так ярко как в былую молодость. Наверное от этого и
не впечатлялось по пробуждении.
Однако, в этот раз всё было по иному. Казалось душа навёрстывала
упущенное. Он рождался и умирал. Любил и почитал. Вплавь
преодолевал бескрайнее море и вскачь покорял ночную, полную
звёздного неба, волнующуюся ковылём степь.
Степь! Она была прекрасна! Ярчайшая луна освещала гуляющие по
ней волны диких трав, во всей их первозданной красе. Дурманящий
аромат полыни, наполненный такой родной колыбелью бесчисленных
сверчков, растворял его без остатка в степных туманах, укрывших
собой, словно нежным одеялом, балки и ложбины. И он витал по ним, с
умилением вслушиваясь в ночное фырканье укрывшегося в их тиши
табуна великолепных вороных и пегих лошадей…
Трофим провалялся в бреду и горячке около трёх дней. Ефрем почти
неделю. С того момента, как опальный урядник очнулся от забытья, и
более менее пришёл в себя, всю заботу о товарище он возложил на
свои плечи. Да и кому бы ещё о нём заботиться?
Всё это время он поил и себя, и своего приятеля, сытой. Так
удачно захваченный с собою мёд, разведённый водою из озера, неплохо
справлялся с поддержанием жизненных сил.
Когда Ефрема наконец-то стала отпускать горячка, и под вечер он
пришёл в сознание от напряжения последних дней, Трофима просто
выбросило из реальности. Изматался.