Завидев Сычёвых на крыльце, толпа зашумела с удвоенной силой, и
солдаты сдерживали натиск из последних сил.
— Царя! Царя сюда!
— Живой он?
— Что с царём?
Люди кричали на разные голоса, но лейтмотив был один и тот же.
Кувалда остановился на ступеньках.
— Его Императорское Величество Константин Вторый жив и
здоров! Расходитесь по домам! Здесь небезопасно! — командный голос
майора, усиленный толикой Живы, прокатился над площадью, будто
цунами, отражаясь от здания Главного штаба.
— Царя! Царя покажите! — кричали из толпы.
— Сын, идём, — тихо сказал Афанасий Ильич, которому было
не по себе от такого зрелища. — Тут и правда
небезопасно.
— Царь жив! Я разговаривал с ним две минуты назад! —
крикнул Кувалда.
— Сдохни, царский палач! — завопил кто-то из толпы,
выхватил пистолет и пальнул в Краснослава.
Время замедлилось, потекло, будто густая патока. Краснослав
чётко видел пулю, летящую прямо в него, слыша только её злое
гудение и размеренный стук собственного сердца. Двигаться оказалось
неимоверно тяжело, Кувалда почувствовал себя мухой, застрявшей в
меду, но всё-таки поднял руку и отклонил пулю с её траектории
чётким движением ладони, будто пощёчиной. Время побежало снова,
ускорилось, а Краснослав тяжело вздохнул, потирая обожжённую пулей
руку.
Неизвестного стрелка скрутили в тот же момент, и, в основном,
сами горожане, в процессе надавав ему тумаков. Отец в тот же момент
подбежал к Кувалде, схватил за плечи, загораживая от толпы и
осматривая его бешеным, испуганным взглядом. Краснослав мягко, но
настойчиво убрал его руки.
— Всё в порядке, — тихо сказал он.
— К чёрту этот Петроград, к чёрту Гимназию, — буркнул
Афанасий Ильич. — Ты едешь с нами в усадьбу.
— Нет, — твёрдо ответил майор.
Отец только покачал головой, но спорить не стал. Афанасий Ильич
видел, что спорить с сыном теперь бесполезно.
Сычёвы спустились к набережной, где их ждал извозчик. Карету
майор узнал, в ней они с кузиной ехали в гимназию, а вот кучер был
ему незнаком. Они залезли внутрь, уселись друг напротив друга,
Сычёвы-старшие с одной стороны, и Краснослав с другой. И едва
закрылась дверь и карета тронулась, как Дормидонт Ильич снова начал
своё нытьё.
— Ты опять всё испортил, — заявил он.
— Ты можешь помолчать хотя бы пять минут?! — зарычал
Краснослав.
Дядя обиженно надулся, но всё-таки закрыл рот. Карета тихо
покачивалась на рессорах, поскрипывали колёса, размеренный цокот
копыт доносился сквозь городской шум.